но и искусство прекраснаго строенія. Прекрасныхъ-же современныхъ построекъ что-то не ви
дать, между тѣмъ было-бъ нелѣпо обвинять нашу эпоху въ полномъ отсутствіи талантовъ.
Таланты имѣются, но имъ не достаетъ знаній. Всякое искусство состоитъ изъ внутренняго начала вдохновенія и внѣшняго начала мастер
ства, т. е. знаній. И вотъ именно этихъ художественныхъ знаній не достаетъ нашимъ архитекторамъ. Ихъ учатъ подражать разнымъ стилямъ, имъ прививаютъ всѣми силами без
вкуснѣйшія шаблоны „шикарнаго“ украшенія построекъ, но имъ не даютъ и тѣни знаній красивыхъ пропорцій, красивой простоты и цѣлесообразности. Точно и не существовало про
повѣдей Віолле ле Дюка, Рескина и Морриса. На черченіе ордеровъ принято смотрѣть какъ на скучный пережитокъ старины, въ мудрыя истины Виньолы и Палладія никто не вдумы
вается серьезно, въ готикѣ и мавританскомъ зодчествѣ видятъ лишь одну эффектную деко
рацію, къ произведеніямъ XYIB вѣка царитъ полупрезрительное отношеніе, empire все еще считается „скучнымъ и казеннымъ стилемъ“. По прежнему эстетикой профессоровъ владѣетъ какая-то странная смѣсь французскаго ренесанса съ Louis XVI, или-же оффиціально по
ощряемый „русскій стиль“, во всякомъ случаѣ слишкомъ бѣдный, незрѣлый и „несовременный“, чтобы дать серьезную пищу архитектурной молодежи.
вые, но всѣ они плохо продуманы и плохо нарисованы. Екатерина II восхваляла своего архитектора Камерона какъ великолѣпнаго рисовальщика. Elle s’y entendait. Архитекторъ дол
женъ во первыхъ умѣть рисовать. И не
одни только орнаменты. Онъ долженъ компановать постройку, не складывая ее изъ отдѣльныхъ кусочковъ, но во первыхъ преслѣдуя общую форму—общій контуръ, предвидя такъ сказать окончательную фигуру своего созданія. Какъ живописецъ долженъ умѣть рисовать человѣ
ка, такъ архитекторъ долженъ „умѣтъ рисовать домъ“, ибо домъ есть такой-же организмъ, какъ и человѣкъ. Кто вдумывался въ вопросы ар
хитектуры, тотъ пойметъ, что я хочу сказать. Но кромѣ того архитекторъ долженъ умѣть рисовать все. Архитекторъ энциклопедистъ. Онъ
именно архи— текторъ, т. е. надъ всѣми начальникъ, руководитель и строитель. Лишь худож
формами природы, который наизусть знаетъ рисовать и человѣка, и звѣрей, и флору, и минералы—можетъ быть архитекторомъ.
циклопедистовъ, пожалуй, еще найдемъ среди современныхъ австрійцевъ, нѣмцевъ и англи
чаѣ наши архитекторы умѣютъ ловко „вкусно“ набросать „шикарный“ орнаментъ, „апетитно“ „залить“ его акварелью—но до серьезнаго ри
сованія имъ какъ до неба. Такъ и ученики ихъ. Какая безпомощность чувствуется во всѣхъ орнаментахъ, которыми они по рекомендаціи профессоровъ уснащаютъ свои зданія, какое жалкое безсиліе сказывается въ рисункѣ ста
туй, которыми они уставляютъ обязательные на программахъ лѣстницы, террассы и веранды. Все это понахватано изъ общедоступныхъ учебниковъ и съ вялой робостью весьма плохо скопировано. И это, подумаешь, юноши, кончаю
щіе курсъ Академіи, пробывшіе въ ея стѣнахъ 7—8 лѣтъ! Ихъ не выучили даже простѣйшимъ вещамъ: какъ нарисовать акантъ, какъ нарисовать простѣйшую позу. У нихъ нѣтъ элементарныхъ художественныхъ познаній.
Совершенно то-же самое пришлось-бы сказать о скульптурѣ и о гравюрѣ (славнаго медальернаго искусства уже больше не суще
ствуетъ вовсе). И здѣсь мы встрѣчаемся какъ въ профессорахъ, такъ—естественное послѣд
ствіе—и въ ученикахъ съ полнымъ н е з н а- ніемъ своего дѣла. Новъ этихъ двухъ отрасляхъ положеніе еще безнадежнѣе. Не будемъ говорить о Беклемишевѣ это вообще не скульпторъ, а просто авторъ памятника Чайковскаго—c’est tout dire. Но имѣется еще въ Академіи г. Залеманъ. Послѣдній безспорно умѣетъ „лѣпить съ натурщика“—его фризъ для московскаго музея доказываетъ это съ достаточной наглядностью: академическіе сторожа бородатые и без
бородые увѣковѣчены и будутъ красоваться во мраморѣ на стѣнахъ гигантскаго зданія. Однако этого мало, это еще не скульптура.
Г. Залеманъ понятія не имѣетъ о стилѣ, хотя иногда и дѣлаетъ попытки въ этомъ направленіи. Между тѣмъ въ скульптурѣ
дать, между тѣмъ было-бъ нелѣпо обвинять нашу эпоху въ полномъ отсутствіи талантовъ.
Таланты имѣются, но имъ не достаетъ знаній. Всякое искусство состоитъ изъ внутренняго начала вдохновенія и внѣшняго начала мастер
ства, т. е. знаній. И вотъ именно этихъ художественныхъ знаній не достаетъ нашимъ архитекторамъ. Ихъ учатъ подражать разнымъ стилямъ, имъ прививаютъ всѣми силами без
вкуснѣйшія шаблоны „шикарнаго“ украшенія построекъ, но имъ не даютъ и тѣни знаній красивыхъ пропорцій, красивой простоты и цѣлесообразности. Точно и не существовало про
повѣдей Віолле ле Дюка, Рескина и Морриса. На черченіе ордеровъ принято смотрѣть какъ на скучный пережитокъ старины, въ мудрыя истины Виньолы и Палладія никто не вдумы
вается серьезно, въ готикѣ и мавританскомъ зодчествѣ видятъ лишь одну эффектную деко
рацію, къ произведеніямъ XYIB вѣка царитъ полупрезрительное отношеніе, empire все еще считается „скучнымъ и казеннымъ стилемъ“. По прежнему эстетикой профессоровъ владѣетъ какая-то странная смѣсь французскаго ренесанса съ Louis XVI, или-же оффиціально по
ощряемый „русскій стиль“, во всякомъ случаѣ слишкомъ бѣдный, незрѣлый и „несовременный“, чтобы дать серьезную пищу архитектурной молодежи.
Вглядитесь въ программы кончающихъ архитекторовъ. Между ними есть очень талантли
вые, но всѣ они плохо продуманы и плохо нарисованы. Екатерина II восхваляла своего архитектора Камерона какъ великолѣпнаго рисовальщика. Elle s’y entendait. Архитекторъ дол
женъ во первыхъ умѣть рисовать. И не
одни только орнаменты. Онъ долженъ компановать постройку, не складывая ее изъ отдѣльныхъ кусочковъ, но во первыхъ преслѣдуя общую форму—общій контуръ, предвидя такъ сказать окончательную фигуру своего созданія. Какъ живописецъ долженъ умѣть рисовать человѣ
ка, такъ архитекторъ долженъ „умѣтъ рисовать домъ“, ибо домъ есть такой-же организмъ, какъ и человѣкъ. Кто вдумывался въ вопросы ар
хитектуры, тотъ пойметъ, что я хочу сказать. Но кромѣ того архитекторъ долженъ умѣть рисовать все. Архитекторъ энциклопедистъ. Онъ
именно архи— текторъ, т. е. надъ всѣми начальникъ, руководитель и строитель. Лишь худож
никъ, который свободно распоряжается всѣми
формами природы, который наизусть знаетъ рисовать и человѣка, и звѣрей, и флору, и минералы—можетъ быть архитекторомъ.
Такими энциклопедистами были всѣ знаменитые архитекторы прошлаго — такихъ-же эн
циклопедистовъ, пожалуй, еще найдемъ среди современныхъ австрійцевъ, нѣмцевъ и англи
чанъ. У насъ-же ихъ нѣтъ. Въ лучшемъ слу
чаѣ наши архитекторы умѣютъ ловко „вкусно“ набросать „шикарный“ орнаментъ, „апетитно“ „залить“ его акварелью—но до серьезнаго ри
сованія имъ какъ до неба. Такъ и ученики ихъ. Какая безпомощность чувствуется во всѣхъ орнаментахъ, которыми они по рекомендаціи профессоровъ уснащаютъ свои зданія, какое жалкое безсиліе сказывается въ рисункѣ ста
туй, которыми они уставляютъ обязательные на программахъ лѣстницы, террассы и веранды. Все это понахватано изъ общедоступныхъ учебниковъ и съ вялой робостью весьма плохо скопировано. И это, подумаешь, юноши, кончаю
щіе курсъ Академіи, пробывшіе въ ея стѣнахъ 7—8 лѣтъ! Ихъ не выучили даже простѣйшимъ вещамъ: какъ нарисовать акантъ, какъ нарисовать простѣйшую позу. У нихъ нѣтъ элементарныхъ художественныхъ познаній.
Совершенно то-же самое пришлось-бы сказать о скульптурѣ и о гравюрѣ (славнаго медальернаго искусства уже больше не суще
ствуетъ вовсе). И здѣсь мы встрѣчаемся какъ въ профессорахъ, такъ—естественное послѣд
ствіе—и въ ученикахъ съ полнымъ н е з н а- ніемъ своего дѣла. Новъ этихъ двухъ отрасляхъ положеніе еще безнадежнѣе. Не будемъ говорить о Беклемишевѣ это вообще не скульпторъ, а просто авторъ памятника Чайковскаго—c’est tout dire. Но имѣется еще въ Академіи г. Залеманъ. Послѣдній безспорно умѣетъ „лѣпить съ натурщика“—его фризъ для московскаго музея доказываетъ это съ достаточной наглядностью: академическіе сторожа бородатые и без
бородые увѣковѣчены и будутъ красоваться во мраморѣ на стѣнахъ гигантскаго зданія. Однако этого мало, это еще не скульптура.
Г. Залеманъ понятія не имѣетъ о стилѣ, хотя иногда и дѣлаетъ попытки въ этомъ направленіи. Между тѣмъ въ скульптурѣ