ской Рубо, Вальтера изъ пейзажной мастерской. Попадаются недурные, во всякомъ случаѣ, при

личные среди премированныхъ эскизовъ (Горѣлова и др.), хотя одновременно перстомъ Академіи отмѣчены такія произведенія, какъ древне

академическія лубочнаго характера „Ярославъ подъ Доростелемъ“, „Праздникъ въ Египтѣ“, какъ „Власть тьмы“, „Съ сѣнокоса“ и др. Уче

никамъ дѣйствительно предоставлена свобода...
учиться или неучиться, работать, какъ Богъ на душу положитъ. Какъ будто къ нимъ примѣ
няется жестокій способъ обученія плаванію— бросать прямо въ воду на глубокое мѣсто, въ томъ разсчетѣ, что Малявины все равно выплывутъ, а не Малявиныхъ нежалко. (Хотя на
стоящаго Малявина именно и оттолкнули отъ берега). Какъ будто девизомъ школы является извѣстный афоризмъ Рескина; „никто никого не можетъ научить рисовать“, безусловно, впро
чемъ, справедливый относительно нѣкоторыхъ г.г. профессоровъ.
Трудно, конечно, установить общую, несомнѣнно правильную систему, обученія въ искус
ствѣ, ибо всякой системѣ приходится считаться съ разнообразіемъ индивидуальностиучениковъ. Трудно говорить вполнѣ доказательно о без
полезной или вредной роли нашей Академіи въ дѣлѣ преподаванія искусства, тѣмъ болѣе, что вѣдь всегда могутъ сослаться на многихъ талантливыхъ и теперь извѣстныхъ художни
ковъ, бывшихъ ея питомцевъ, могутъ сослаться на присутствіе въ числѣ ея преподавателей такихъ художниковъ, какъ Рѣпинъ, на очень удачныя отдѣльныя конкурсныя работы преж

нихъ лѣтъ, доказывавшія и умѣлость и талантли

вость ихъ авторовъ. Тѣмъ болѣе, конечно, не приходится вопіять за искусство, ибо искусство всегда проложитъ свой правильный путь, не
зависимо отъ какой-бы то ни было Академіи. Но нельзя не отмѣтить основную фальшь этого учрежденія. Прежде всего это художественное учрежденіе—не художественно. Именно вѣянія искусства настоящаго, живого, свободнаго въ немъ не чувствуется. Нѣтъ того ухода за молодыми колосьями, о которомъ такъ красно
рѣчиво писалъ еще Рёскинъ. Нельзя требовать даже отъ выпускныхъ учениковъ не только зрѣлости дарованія, а и мастерства, но нельзя не требовать задатковъ того и другого, хоть сколько нибудь сознательнаго отношенія къ
своему пути; если не проявленіе индивидуальности, то осязательное стремленіе найти себя. Сколько свѣжихъ порывовъ, сколько даже дерзости должно-бы быть въ молодыхъ, въ большинствѣ не бездарныхъ, художникахъ! И въ тоже время какъ должно сказываться благо
говѣніе передъ трудностями искусства, передъ природой, сознаніе своего безсилія, стремленіе какъ можно пристальнѣй, серьезнѣй изучать, штудировать, вникать. Видимъ-ли мы все это
въ дряблыхъ, подражательныхъ работахъ, въ стремленіи къ ненужному внѣшнему мастерству, въ явномъ желаніи подгонять себя подъ общій установившійся тонъ конкурентства? Идеалъ высокаго искусства—не фраза, онъ, и только онъ, долженъ свѣтить ученикамъ въ настоящей художественной школѣ, а не приманки въ видѣ званій и особенно соблазнительной казенной поѣздки за границу. Не было бы, конечно, осо
бенной бѣды въ снисходительномъ поощреніи явно слабыхъ работъ, въ щедрой раздачѣ званій, ибо искусству нѣтъ ни малѣйшаго дѣла до академическихъ званій и поощреній; но не вносятся-ли здѣсь особенно крикливыя ноты въ об
щій тонъ нехудожественности, если можно такъ выразиться? И если даже безпощадно относиться
къ слабымъ дарованіямъ, которыя могутъ или должны потонуть, то не дѣйствуетъ-ли этотъ общій тонънехудожественности растлѣвающимъ образомъ и надарованія крупныя, которыя должны выплыть?
Вотъ итоги. Строгость пріема... Но мы видѣли результаты этой строгости въ невѣроятно слабыхъ неумѣлыхъ работахъ не только въ мастер
скихъ, а даже на конкурсѣ. Можетъ быть именно патентованные ученики провинціальныхъ школъ загораживаютъ дорогу не па
тентованнымъ, но настоящимъ дарованіямъ, которымъ приходится выдерживать искусъ вступительныхъ экзаменовъ. Свобода препода
ванія, превращенная съ одной стороны въ свободу не преподавать, съ другой въ свободу не учиться. Свобода конкурса... Въ результатѣ выработывшійся шаблонный типъ конкурсныхъ работъ въ видѣ огромныхъ историческихъ холстовъ и жанровъ въ стилѣ Вл. Маковскаго. Даже тѣмъ, что по крайней мѣрѣ не давятся настоящія крупныя дарованія, что по крайней мѣрѣ имъ дается широкая дорога, Академія не можетъ вполнѣ гордиться, ибо у всѣхъ въ