сдѣлать выставку, по возможности, de choix,— сдѣлали третій Салонъ,—четвертый базаръ *)

Итакъ повторяю, въ Осеннемъ Салонѣ интересна лишь выставка тѣхъ „стариковъ“, которыхъ мы любимъ. Насъ это искусство вос

хищаетъ и безконечно трогаетъ. Оно молодо, сильно, ни на кого не похоже. Въ немъ мы ви
димъ традиціи французскаго искусства XYII и XYÏÏI столѣтій. Въ немъ вся преемственность, весь charme, логическій разцвѣтъ живописи нашего столѣтія. Мы страшно рады ви
дѣть это настоящее, дорогое искусство, наше неоспоримое богатство, и созерцать его—намъ также необходимо, какъ видѣть Лувръ, дышать здоровымъ воздухомъ.
А „Молодые“? спросятъ меня.—А молодые показали, если не силу таланта, то, покрайней мѣрѣ, много гражданскаго мужества и много смѣлости.

***

Весь интересъ, среди молодыхъ, сосредоточивается на группѣ Вюилльяра, Бонара и т. д.; прибавьте къ ней Герена, и весь Салонъ вернется къ размѣрамъ скромной выставки у Bernheim, на rue Laffite. И, увѣряю васъ, тамъ они производятъ болѣе пріятное впечатлѣніе. Тамъ—скверно освѣщенныя, низкія, тѣсныя ком
наты, тусклый боковой свѣтъ, почти частнаяквар- Здѣсь—большія, очень высокія залы, верхній свѣтъ, холодъ просторныхъ, нежилыхъ помѣ
щеній. И небольшіе, говорящіе объ интимности холсты проигрываютъ.
Чувство пустоты преслѣдуетъ васъ. * *
*
Осенній Салонъ, приведенный въ свои рамки, —манифестація небольшой группы художниковъ. Онъ не отвѣчаетъ требованіямъ нашего интернаціональнаго искусства.
Онъ не соединилъ подъ своимъ знаменемъ всѣхъ. Pointeliste’bt отсутствуютъ. Онъ только— расколъ. Начало разложенія.
Но и въ этой формѣ онъ имѣетъ два плюса. Во-первыхъ—размѣщеніе по группамъ,—шагъ впередъ отъ шаблона оффиціальныхъ Салоновъ. Во-вторыхъ—участіе въ жюри иностранцевъ *).
*) Три оффиціальныхъ Салона и Salon des Indépendants.
Есть еще одно обстоятельство, которое многіе считаютъ плюсомъ, которое, съ нѣкоторой точки зрѣнія, можетъ быть плюсомъ, но кото

рое лично я считаю минусомъ, и настолько большимъ, что онъ одинъ съ избыткомъ по

крываетъ все остальное. Это тотъ огромный балластъ, о которомъ я говорилъ выше, кото
рый заваливъ большіе Салоны, завалился и сюда, которому нужно много рынковъ. О, ко
нечно, и я вполнѣ понимаю, — нужно жить, въ формѣ-ли удовлетворенія голода, или въ формѣ самолюбія, тщеславія. Это — вѣчное, грустное недоразумѣніе, наталкивающее на
грустныя сравненія, подсчеты. Я не могу въ короткой замѣткѣ ни поднимать, ни разъяснять его. Но это тотъ именно балластъ, та тяжесть, которая вмѣстѣ съ человѣческой глупостью и пошлостью давитъ искусство и не даетъ ему рости свободно. „Тогда Салоны вообще вредны, губительны“? скажутъ мнѣ, и, дѣйствительно,
представивъ себѣ мысленно всю исторію полутора-вѣкового существованія этого учрежденія,
всю бездну глупости и бездарности,
находившуювънемъ пріютъ, всю бездну злобы и несправедливост и, поддерживающихъ его, — представивъ себѣ все это, мы принуждены будемъ отвѣтить да, безъ сомнѣнія.

* *

Глядя на этотъ Салонъ, перебирая всѣ свои впечатлѣнія, приводя въ порядокъ свои замѣтки,—я думаю вновь и сильнѣе, что не нужны Салоны, какъ не нужны полемики и вся фанфара, сопровождающая современное искусство. Вызывать и поддерживать ихъ не стоитъ, а разъ они есть—будемъ на нихъ смо
трѣть какъ на все остальное, происходящее внѣ насъ, въ окружающей насъ жизни. Вѣдь не одинъ истинный художникъ работалъ въ ти
шинѣ, между тѣмъ какъ кругомъ настойчиво шумѣли другіе; но кто ихъ помнитъ? Кто зналъ и кто теперь еще знаетъ живопись Daumier? Кто зналъ и кто знаетъ Cézara Frank? а между тѣмъ, они дѣлали свое большое дѣло, Cézanne дѣлаетъ еще и теперь, Лотрекъ дѣлалъ еще
*) Національное Общество четыре года тому назадъ
изгнало иностранцевъ изъ жюри.