кисть нервнѣе, нѣкоторыя, мѣста положительно написаны, болѣе движенія въ людяхъ, нѣтъ Валлоттоновской холодной точности. Общее впечатлѣніе — смягченная пестрота, а въ нѣкоторыхъ вещахъ—и красивая.

Bonnard уступаетъ во многомъ и Вюилльяру, и Валлоттону. У него менѣе увѣренная рука,

больше грубости, менѣе гармоничности. Больше копированія, чѣмъ у Вюилльяра. Вюилльяръ иногда подкупаетъ красивостью арабесокъ своей пестроты, и пестроты совсѣмъ не случайной. У Боннара этого нѣтъ. Его наиболѣе значительная вещь „Promenoir de café concert“.
Henri-Matisse, Laprade, Albert André, и еще другіе—гораздо болѣе слабы, слишкомъ эскизны, слишкомъ торопливы и небрежны, и останавливаться на нихъ не буду.
Подражатель Ренуара d’Espagnat. Дешевая живопись, дешевые эфекты. Я помню d’Espag
nat 1893 — 1896 годовъ, — увлеченіе Делакруа, Микель-Анжело, мускулистыя тѣлеса, могучія движенія, богатырскіе кони. Онъ и Anquetin дѣлали тогда одно и то же, шли въ одну сто
рону,—я все это помню у Le Barc de Boutteville, даржавшаго лавченку на rue Le Peletier, молчаливаго добродушнаго чудака, друга начинающихъ художниковъ, никому неизвѣстныхъ и не знающихъ куда сбыть свои работы, и которымъ онъ помогалъ всѣмъ, чѣмъ только могъ съ большой сердечностью и простотой, и котораго имя должно остаться не только въ памяти ху
дожниковъ, но и на страницахъ исторіи импрессіоннизма. D’Espagnat шелъ тогда, въ ногу съ Anquetin, въ добрую сторону, и мы неждали отъ нихъ обоихъ, что они, разойдясь въ разныя стороны, будутъ дѣлать то, что дѣлаютъ теперь.
Я выдѣлилъ изъ группы Ю-ти М. Дениса, во-первыхъ, потому, что онъ, на мой взглядъ, совсѣмъ къ ней не подходитъ, а во-вторыхъ потому, что участіе его въ Салонѣ очень не
значительно. Впрочемъ, онъ и мѣсто занимаетъ совсѣмъ въ другихъ комнатахъ, рядомъ съ С h. Guérin. Живопись его почему-то не внесена въ каталогъ. Отмѣчу 12 литографій въ кра
скахъ, „Amour , изданные Волларомъ. Въ нихъ много чувства, много нѣжности, много задумчивости, богатый даръ композиціи, и этимъ вещамъ совсѣмъ не мѣсто здѣсь.

Каждый разъ, когда я смотрю на М. Де

ниса, я вспоминаю другого художника, исполняющаго тѣ-же сюжеты, обладающаго тоже вы

сокимъ чувствомъ нѣжности, задумчивости, въ которомъ тоже много простоты и больше религіознаго чувства, и который, такъ же какъ и Се

заннъ, избѣгаетъ тупого взгляда толпы, и крайне рѣдко появляется на выставкахъ: Я го
ворю о Шарлѣ Филижерѣ. Денисъ и Филижеръ—два брата, два чистыхъ поэта.
На этихъ дняхъ, 22-го ноября, открылась выставка Дениса—я напишу о ней въ слѣдующемъ письмѣ, а пока перехожу къ Герену.
Charles Guérin выетавилъ 10 холстовъ, и всѣ они красивы. Геренъ отлично, красиво
компонуетъ, въ его композиціяхъ есть всегда общее движеніе группъ,
пейзажъ всегда на своемъ мѣстѣ,—словомъ, онъ владѣетъ довольно рѣдкимъ даромъ еn s е mЫ е’а, общаго Это искупаетъ и заставляетъ забывать чрезмѣрную эскизность исполненія, дѣлающую жи
вопись его похожей на ковры, гоблены. Но эти ковры очень художественны и красивы, и я ихъ положителько считаю лучшими вещами не только Салона, но всей этой группы молодой живописи. Къ сожалѣнію вотъ уже нѣсколько лѣтъ какъ Геренъ стоитъ на одномъ мѣстѣ.

Вотъ и комната Редона. Богатыя, по своему тону, литографіи, въ которыхъ онъ, какъ тех

никъ, одинъ изъ первыхъ. Яркія краски пастэлей. Портреты, рисунки, декоративное панно, родъ ширмъ, въ которыхъ вьются и летаютъ какія-то смѣшныя бациллы съ большими головками и крошечнымъ туловищемъ.

Изъ 62-хъ номеровъ, составляющихъ выставку Редона, удерживаю только одинъ: пор

третъ М-Ие С., № 25-й; въ немъ очень много породы, а также женственности, характера и благородства.
Я не касаюсь отдѣльныхъ залъ тѣхъ мастеровъ, о которыхъ я говорю въ началѣ письма и которые искупаютъ скуку и бѣдность Салона. Упомяну еще Либермана, котораго едва не забылъ. Я слышалъ, что онъ получилъ пригла
шеніе участвовать. Если это такъ, то съ нимъ поступили весьма нелюбезно: его приткнули въ такой уголъ, подъ лѣстницей, что я его едва-едва отыскалъ.
Скульптура не имѣетъ отдѣльнаго помѣщенія, также какъ гравюры, рисунки и objetsd’art. Скульптуры, къ тому-же, очень мало.