императорской академіи художествъ спокойно, дѣловито и скучно ставили оперы, драмы и балеты. Декораціи играли роль фона „по приличеству , костюмы дѣлались какъ-нибудь безъ всякихъ историческихъ или иныхъ справокъ только для „авантажа“ гг. артистовъ.
Затѣмъ вступилъ въ директорство И. А. Всеволожскій. При немъ проникъ другой стиль постановокъ. Еще не пріѣзжали Мейнингенцы, какъ у насъ въ постановкахъ „Ричарда ІП\ „Нерона“, „Джіоконды“ и нѣкоторыхъ другихъ оперъ выразился иной принципъ. Принципомъ дирекціи И. А. Всеволожскаго было дать иллюзію дѣйствительности. Выступили наружу задачи археологіи, исторической правды, оживленія хоровыхъ массъ и проч. Первый пріѣздъ и огромный успѣхъ Мейнингенцевъ въ 1885 г. только подбодрилъ дирекцію на этомъ пути.
Вниманіе ея перестало сосредоточиваться на однѣхъ операхъ, но въ томъ-же духѣ было по
ставлено и нѣсколько драмъ на Михайловской и Александринской сценѣ. („Чародѣйка“, „Ruy Blas“ и мн. др.). Расцвѣтъ этого стиля поста
новокъ произошелъ въ періодѣ съ 1889 г. по 1892 г. Тогда была переиначена постановка Фауста и подъ непосредственнымъ руководствомъ И. А. Всеволожскаго поставлена „Спя
щая Красавица“ и „Пиковая дама“. Можно вполнѣ сказать, что ѳто была высшая точка нашей сцены за послѣднія 40—50 лѣтъ. Не смотря на участіе очень „среднихъ“ художни
ковъ (Бочарова, Иванова, Андреева, Пономаре
ва и др.), получились блестящіе, остроумные и убѣдительные ensemble’n. Я-бы сказалъ,
что принципъ Вагнеровскаго „Qesammtkunstwerk’a“ нашелъ здѣсь свое осуществленіе. Музыка Чайковскаго нашла идеальныхъ арти
стовъ, почти абсолютно подходящій фонъ и вообще совершенно „адекватное“ исполненіе.
Принципъ „вѣрной постановки“ нашелъ себѣ осуществленіе и требовалось лишь побольше
таланта въ отдѣльныхъ исполнителяхъ-художникахъ. Уже не требовалось „измѣнять“, а хотѣлось лишь ввести извѣстныя поправки.
Это было и поставилъ своей задачей замѣститель И. А. Всеволожскаго—князь С. М. Волконскій, но кратковременность его директорства не позволила ему провести всѣхъ намѣченныхъ реформъ. Какъ на примѣръ его стремленія можно указать на видоизмѣненіе поста
новки „Евгенія Онѣгина“ и на новую постановку „Садко“, по рисункамъ Ап, Васнецова, при которой впервые была сдѣлана попытка привлечь къ постановкамъ не профессіоналовъ сце
ны, а художниковъ извнѣ, настоящихъ художниковъ. Полностью программа князя Волкон
скаго должна была проявиться въ постановкѣ балета „Сильвія“ Делиба. Къ ней была призва


на цѣлая группа художниковъ, доля-енствовавшихъ разработать сценаріумъ этого геніальна


го балета во всѣхъ подробностяхъ, — однако, вялость и трусливость дирекціи положила кру
той конецъ этой затѣѣ и зданіе, которому былъ положенъ фундаментъ, такъ и осталось невыстроеняымъ. Замѣнившій князя Волконскаго, В. А. Теляковскій выступилъ съ совершенно иными задачами. В. А. Теляковскому принадле
житъ всецѣло честь привлеченія къ сценѣ такихъ великолѣпныхъ живописцевъ, какъ Коро
винъ и Головинъ. При помощи ихъ, еще будучи начальникомъ московскихъ театровъ, г. Теляковскій поставилъ „Лебединое Озеро“ и „Ледяной домъ“. Струей истинной талантливости по
вѣяло отъ этихъ постановокъ. Въ нихъ было все совершенно ново и свѣжо. Казалось, стоило-бы дать средства такимъ людямъ и они доляшы были-бы удивить всѣхъ своей художественностью, своимъ изумительнымъ освѣщеніемъ задачъ сцены.
По назначеніи г. Теляковскаго директоромъ Императорскихъ театровъ — эта полнота средствъ и была, наконецъ, дана ему и „его художникамъ...“ но вотъ тутъ-то и оказалось, что дѣло обстоитъ не совсѣмъ ладно. Коровинъ и Головинъ остались такими же великолѣпными художниками, но хорошихъ поста


новокъ ихъ, если не считать „Псковитянки“ и отчасти еще „Демона“ мы не видали *). Пре




лестныя краски, красивыя пятна дѣйствительно замѣнили скуку и казенщину прежнихъ деко


рацій, въ костюмахъ мы увидали дѣйствительно цѣлыя фантасмагоріи великолѣпія и красоты, но куда дѣлась серьезность, любовность отно
шенія къ дѣлу, что сталось съ той программой, которая была у И. В. Всеволожскаго и которая
*) Мы не станемъ говорить о двухъ постановкахъ Бакста, онѣ еще были намѣчены кн. Волконскимъ. Также въ сторонѣ осталась моя попытка поставить „Гибель Бо
говъ“, внѣ байрейтскихъ пошлостей, а согласно самому духу Вагнера.