И как досадно, что в заключительных строфах настроение испорчено, строгая мелодия перебита двумя неподходящими обмолвками! Мы говорим о „крестной ноше и об „осанне , от которых за три версты несет ветхой елейно-евангельской пошлятиной. Навязывать „рабочему Исполкому „крестную ношу , заста
влять революционный город кричать евангельскую „осанну - это очень крупный художественный и идеологический промах со стороны пролетарского поэта.
К счастью, в отборной классовой лексике Обрадовича подобные погрешности встречаются не часто. Хотя... хотя надо было бы и совсем обойтись без них.
Другая величавая картина победного революционного города написана Обрадовичем с неменьшей силой. Тут уже определенно назван Петроград. Это Петроград— победный, пролетарский Петроград...
...Иная жизнь, сквозь быль отравы, В угарном зареве огней,
Над голодом и скорбью дней, Над беззаботною заставой... И нет мучительнее боли— Читать о трауре потерь. О Феврале и Октябре
На лентах Марсового поля. И гордости нет величавой.
Когда, откинув сеть оград. Толпокипящий Петроград Пылающей подобен лаве.
Когда рукою заскорузлой Диктуя огненный Декрет,
Над ветошью державных лет Он — Властелином синеблузым,
Готовым первым взбросить лозунг И первым первой жертвой пасть В жутко зияющую пасть
Смертельно-роковой угрозы...
Все здесь внушительно и сильно за исключением эпитета „толпокипящий . От этого словообразования отдает не то пресловутым Игорем Северянином, но то
по-просту Державинским славянизмом. Пора бы забыть такие приемы в наше время... Кстати: еще имеется не
правильность: следовало бы сказать не „Марсового поля , а — „Марсова поля“...
Для полноты впечатления нелишним будет привести несколько строк из стихотворения „Новый день . Этот „Новый день —
Бился в поле над заводом, над стропилами, Голубея жаркою рубахой.
Ты с кирками, молотками, пилами,
День же с тысяче-лучисто-руким взмахом Слава Мускулам. За облачную изгородь
Зацепил плечом бетонный Город; Перед динамитной искрой Гордые склонились горы...
Образ — широкий, смелый, красочный. Тяжелит стихотворение трехсложный эпитет... „Тысяче-лучисто-рукий ... Вроде гоголевских „Неуважай-корыта ... Ишь, как ра
стянулся!.. Странна также бьющая в ухо буквальная повторимость рифмы: „стро-пилами-пилами“... Только
что мы читали такую же... Ведь рифмами язык Обрадовича не беден, а даже изобилен... Зачем же повторяться?
Обрадовича, как поэта, породил, вскормил, воспитал рабочий, фабричный город. Он с ним связан неразрывно
и былыми и дальнейшими победами и восторгами... Это — основа его творчества, ого крепкие, живительные
корни. И о чем бы ни писал Обрадович — о деревне-ли, о любви-ли, о природе-ли — везде настойчиво и властно, в конце концов, прорывается основной „городской мо
тив . Мы это детально проявим в дальнейшем очерке его жизни.
КАВКАЗСКИЕ МОТИВЫ
Звонко разливается персидская зурна, Эй, кацод-уханщик, подавай вина!
Крепкого, веселого, красного, как кровь,
Пьет мингрелец пламенный за первую любовь. Полюбил, джигиты, я сразу целый мир, Потому гуляю я, потому мой пир.
Эй, Казбек серебряный, дедушка родной, Солнцу улыбается шлем алмазный твой. Ва, Кура кипучая, матушка моя, И тебя игривую обнимаю я.
По горам, ущельям ветер веет вольный. Там простора много. Горевать довольно. Тех, что жить мешали, их теперь там нет, На моем кинжале вражьей крови след.
В дымных саклях праздник, редкий, дорогой, Кончил красный всадник свой победный бой Подходи ж, товарищ, подходи, кунак, Подходи смелее я, как ты, — бедняк.
Пей со мной по-братски красное вино, Сердце мое буйной радости полно. Эй, кацо-духанщик, дай еще вина. Звонче, веселее пой, играй зурна!
ПАВЕЛ БЕЗРУКИХ.

Заметки о кино[*)]

За науку платить но жаль — было бы впрок да но слишком дорого. К сожалению, с особой дороговизной для СССР никудышных картин Ленинградкино, повиди
мому, мало считается. Очередное этому доказательство — Чортово колесо . После прилично сделанной первой части до самого конца возмутительная режиссерская и актерская беспомощность.
Особенная слабость режиссуры сказывается в постановке сцен «На Западе». Очень слаба также вся параллель: «Аврора» за границей — Ваня у шпаны. Пре
ступный мир театрален. Образ Вани (какой уж это «деревенский парень»!) расплывчат и неправдоподобен. Лишь один скрипач — Мартинсон действительно выгодно выделяется из общего ансамбля. Сцена налета, сцены в хазе, сцены в редакции — все это ученически слабо. Шпана — не шпана, налетчики — не налетчики, дезертир — не дезертир, просто (даже не всегда старательные) любители. Это ответственная постановка ФЭКС‘а доказы
вает полную незрелость «фабрики» для самостоятельной работы. Спрашивается: неужели испытания достоинств нескольких руководителей Студии и их учеников должны обходиться государству в десятки тысяч рублей.
Колесом крутится производственный аттракцион: за «1905» годом «Минарет смерти», дальше — «Чортово колесо» и еще дальше, очевидно, готовится чтонибудь в этом роде.
Словно фейерверочное бросает Ленинкиновское колесо народные деньги в пространство.
Надолго такое вращение немыслимо. Фейерверк явно неудачен и уж, конечно, некрасив. Кто больше ви
новат в этом: материал, из которого он сделан, или
пиротехники — сейчас сказать трудно, но денег жаль... Опять ухлопано слишком много и зря.
С. ВОСКРЕСЕНСКИЙ.
[*)] Печатается в порядке дискуссии.ГАЙК АДОНЦ.