☛

Деятели искусства и литературы

в дни Парижской Коммуны

Парижская Коммуна, явившаяся гордым вызовом всему старому миру насилия и эксплоатации, вызвала, как известно, бешеную ненависть к пролетариату, впер
вые дерзнувшему посягнуть на политическую монополию господствующих классов. Этот поток ненависти захлестнул и тогдашнюю интеллигенцию, ответившую на революцию 18-го марта либо массовым бегством из „зачумленной“ столицы, либо массовым саботажем. И только совсем незначительная прослойка „образованных классов“, преодолев свои буржуазные либо мелкобуржуазные связи, согласилась честно работать с новой, вышедшей из пролетарского восстания, властью.
Как повели себя крупнейшие деятели искусства и литературы тогдашней Франции? Кто из них стал под красное знамя Коммуны и кто оказался по ту сторону баррикады?
С гордостью могла указать Коммуна на то, что такой великий художник, как Курбе — отец реалистической школы во французской живописи XIX века, — находился
в ее рядах. Будучи членом совета Коммуны, Курбе явился в то же время одним из главных учредителей и руководителей „федерации художников“, объединившей большое число работников изобразительных искусств и заявившей о себе блестящей новаторской программой. После разгрома Коммуны, обвиненный в том, что по его инициативе был издан декрет о свержении Вандомской колонны Наполеона I, Курбе был приговорен к шести месяцам тюремного заключения. По выходе из тюрьмы он был вновь приговорен к уплате 320 тысяч фр. на восстановление названной колонны; не будучи в состоянии уплатить этой чудовищной суммы, великий художник бежал в Швейцарию, где вскоре умер в одиночестве и нищете.
Кроме Курбе в исполнительное бюро „федерации художников“ входили такие мастера, как живописцы Домье, Коро, Эдуард Мане, скульптор Далу, гравер
Андре Жилль. Правда, в то самое время, как Андре Жилль предлагал свой карандаш карикатуриста Ком
муне и принимал от нее пост директора Люксембургского музея, такой мастер, как Берталль, служил делу реакции.
Из видных деятелей сценического искусства, оставшихся на своем посту в Париже в дни Коммуны, назовем артиста „Оперы“ Мишо, а также драматических арти
сток Агар и Бордо, с громадным успехом выступавших на грандиозных народных концертах в Тюльери с пением революционных гимнов („Марсельезы, „Карманьолы“ и др.) и декламацией революционных стихов. Нужно ли добавлять, что клерикально - монархический „Фигаро“ обливал отважную Агар помоями зловонной клеветы и предсказывал ей в недалеком будущем путешествие в Кайенну (на каторгу). Выдающийся композитор и дирижер Рауль Пюньо также оказался на стороне Ком
муны, войдя в состав „комиссии по охране интересов артистов и музыкального искусства“, созданной при „делегации общей безопасности и внутренних дел“. В об
щем— несмотря на гражданскую войну, массовый отъезд буржуазии, дезертирство многих артистов—большинство парижских театров были открыты. Несколько сот артистов драмы, музыки, пения, балета объединились в „артистическую федерацию“, занимавшуюся постановкой благотворительных концертов и спектаклей в пользу Коммуны.
Зато знаменитости театрального и музыкального мира решительно отвернулись от Коммуны. Смерть помешала директору Консерватории Оберу покинуть Париж, но не помешала ему высказать свое резкое осуждение революции 18 марта. Жорж Бизе — будущий автор „Кар
мен“—бежал из мятежной столицы под охрану прусских штыков (занимавших северо-восточные окрестности Па
рижа) и все два с половиной месяца существования Коммуны дрожал за свои оставленные среди „бандитов“ коллекции. Директор „Оперы“ Перрен, всячески саботи
ровавший начинания Коммуны, был снят и замещен одним начинающим хористом. Пост директора Консерватории достался Даниелю Сальвадор — музыкальному критику и выдающемуся знатоку арабских мотивов, без суда расстрелянному при подавлении Коммуны.
Громадное большинство знаменитостей и полузнаменитостей литературного мира в 1871 году оказалось по ту сторону революционной баррикады. Жорж Занд, Эдмон Абу, Кларети, Сарду, Теофиль Готье, Аль
фонс Доде, Поль де-Сен-Виктор, братья Гонкур—все они, как и многие другие, заняли резко-враждебную Коммуне позицию. Франциск Сарсэ с пеной у рта тре
бовал смерти, как единственной меры наказания, для всех без исключения коммунаров. Дюма-сын утверждал, что „самка коммунара похожа на женщину, только когда она зарезана . Золя в романе „Разгром“ вывел в качестве положительного типа крестьянина Жана, который в мун
дире версальского солдата убивает на баррикаде своего друга — коммунара Мориса. Катюлль Мендес в днев
нике, выдержавшем в короткое время шесть изданий, нагромоздил целую кучу самой отборной клеветы, облеченной, правда, в самую безукоризненную форму. Лите
ратурного критика Тэна именно события 1871 года пре
вратили из вольнодумца в воинствующего консерватора и побудили приступить к исследованию, вернее было бы сказать: к реакционной фальсификации истории великой буржуазной революции конца XVIII века. В виде исклю
чения можно указать на ныне здравствующих братьев Маргерит, пытавшихся,—правда, не вполне удачно,—занять среднюю, межеумочную позицию.
Особого упоминания заслуживает позиция Виктора Гюго. Великий поэт, пламенные республиканские стихи которого вызывали также бурю аплодисментов на народ
ных гуляньях в Париже в дни Коммуны, отнюдь не был
коммунаром. В своем сборнике „Страшный год“, где столько ярких страниц, посвященных кровавой расправе с коммунарами, он подчеркивает, что жалеет „обо всех,
как о мучениках, так и о палачах“. С моральной точки зрения осуждая гражданскую войну, Гюго призывает обе стороны к примирению и предсказывает господствующим классам возмездие угнетенных. Нейтральная позиция автора „Отверженных“ не помешала ему впрочем предложить беглецам Коммуны свой дом в Брюсселе в качестве убе
жища. Буржуазная пресса объявила, что поэт сошел с ума. Сарсэ назвал его „старым клоуном, меланхоличе
ской цаплей, красным хвостом, изболтавшимся шутом, жалким человеком, начиненным фразами“. Другая литературная „знаменитость“ —Ксавье де-Монтепен предложил исключить его из общества писателей. Банда „золо