Слоны в посудной лавке

«Казалось бы, вопрос ясен: Октябрь в искусстве мог бы безболезненно наступить уже сегодня, а между тем нигде мы так не далеки от него, как именно в сфере практической художественной политики»...
Неоднократно вспоминал я это место статьи Арсения Авраамова «Что есть Октябрь в ис
кусстве?» (см. «Жизнь Искусства», № 13, 1926 г.) во время заседаний музейной секции конференции директоров учреждений Главнауки.
Почему, в самом деле, так далеки мы от «Октября» в нашем музейном строительстве?
Знаю, первые годы революции вся энергия направлена была на собирание и первоначаль
ную регистрацию художественных и историкокультурных ценностей, брошенных бывшими вла
дельцами их, на поддержание наших хранилищ среди этой ужасающей разрухи, которая вызвана была империалистической бойней и борьбой с ин
тервенцией; знаю — мы с честью выполнили эту трудную задачу, даже враждебная нам зарубежная печать вынуждена была признать наши за
слуги. Знаю и то, что прежде, чем приступить к делу «октябрьского» строительства, наши крупные центральные музеи должны были развернуть пред
варительно огромный собранный материал, чтобы дать, во-первых, отчет в итогах работы первого периода, и, во-вторых, с тем, чтобы самим во
очию убедиться, какими рессурсами они обладают. Эту цель имело большинство выставок, организованных и московскими, и ленинградскими музеями.
Все это я прекрасно помню и учитываю. Но нельзя же забывать и того, что мы подходим уже к 10-ти летию «Октября». Девять лет, револю
ционных лет, это большой срок. И позволительно поставить вопрос: что же сделано музеями для проведения в жизнь завета Владимира Ильича: «надо всегда иметь пред глазами рабочих и крестьян».
Как, что? — заявлял на конференции представитель музейного отдела Главнауки, — а популя
ризационная наша работа? Да знаете ли вы, что чрез наши музеи ежегодно проходит свыше 2 1/2 миллионов посетителей?
Знаю, знаю. И именно потому, что знаю, не могу отказаться от выдвинутого мною вопроса. Засело в моей памяти замечание, сделанное одним из посетителей Эрмитажа, толковым, вдумчивым рабочим: «ходим, словно слоны по посудной лавке».
Можно ли, в самом деле, рост посещаемости наших музеев относить за счет их «популяризационной» работы, вменять его в заслугу музеям?
Ни в коей мере.
Миллионы трудового населения, — рабочие, крестьяне, служащие, учащаяся молодежь, — идут в музеи потому, что неудержимо гонит их туда жажда знания, стремление на самих вещах, на материальных памятниках культуры проверить сведения, вычитанные в книгах, почерпнутые во время лекций, бесед, докладов. Идут самотеком.
И те группы, которые осматривают музеи организованно, при содействии Политпросвета, через его экскурсионную базу, никогда не сделают вы
вода: «Ходим, словно слоны по посудной лавке». Но это уже заслуга не музеев, а руководителей.
И, надо признать, заслуга не малая. Ибо музеи своей экспозицией, своей системой размещения коллекций, не только не содействуют руководам, а, напротив, даже препятствуют им. П. Шульц в статье «Классовая природа коллекционерства(см. «Жизнь Искусства», № 12, 1926 г.) прекрас
но выявил буржуазную сущность того подхода к вопросам экспозиции, которого придержива
ются в массе своей наши музейные работники. Шульц отнюдь не одинок в своих выводах. К то
му же самому заключению пришел и Вл. Денисов в своем анализе развески картинной галлереи Эрмитажа (см. серию статей в «Жизни Искус
ства» за декабрь 1925 г. и январь 1926 г.). Густажёрство, преклонение перед «униками», принцип «декорирования» — все это несомненные проявления эстетства — буржуазного детища, рабочему классу совершенно чуждого. И голая хронология, как основа систематизации музейного мате
риала, ничего не говорит лицам, жаждущим осмыслить ход исторического процесса. Это Ека
терина II могла гордиться тем, что ее собрание разных камней расположено в строго-хронологи
ческом порядке, «так, что по нему можно изучить историю от Египта до взятия Варшавы». Да,— говаривала она секретарю своему Храповицкому,—
тут открывается история, разные познания, это— дело «императорское». Рабочего такой «импера
торский» подход к памятникам материальной культуры удовлетворить не может. В его сознании не генеалогия, не простая преимущественность во времени, не «Авраам роди Исаака, Исаак роди Иакова», объясняют смену культурных фаз в раз
витии человечества, а развитие производительных сил. Он ищет научного объяснения, а не «импе
раторского». А музеи все еще подходят к нему с «Иловайским».
Спору нет, применение марксистского метода к делу музейного строительства — задача очень сложная, очень трудная. И делать в большом мас
штабе опыты приложения его к таким музеям мирового значения, как Эрмитаж, значило бы головотяпствовать. Но эскперименты в порядке вы
ставочной работы и тут не только возможны, но и необходимы, обязательны. Само собой разумеется, не всегда окажется возможным осуще
ствить экспозицию в социологическом разрезе, ибо не будет на лицо необходимого вещевого материала. Придется применить иные способы науч
ного истолкования коллекций, вести экспозицию по линии производственной, применять комплекс
ный метод и т. д. Без правильной постановки
экспозиции по прежнему будут трудовые массы чувствовать себя в музеях «слонами в посудной лавке». Без правильной постановки музейной экспозиции не быть «Октябрю» в музеях.
С. ИСАКОВ.