К ИТОГАМ МУЗРАДИОВЕЩАНИЯ
Истекший сезон нашего музыкального широковещания прошел под знаком оперных трансляций. Это хорошо с точки зрения режима экономии, но прискорбно во всех других отношениях — главным образом, в отношении
художественно-идеологическом: сознание новых, небывало широких кадров слушателей оперы засоряется всем тем
отсталым и реакционным хламом, который составляет основное ядро репертуара московских оперных театров.
В концертных программах продолжали борьбу две тенденции — халтурная и культурная, — при чем результаты борьбы остаются невыясненными. В этом смысле показательными являются первомайские программы.
К этим программам, очевидно, заранее готовились, в них вложили максимум средств и воображения... И естественно, „успехи и достижения“ нашли в них наиболее полное выражение.
Надо отдать справедливость „Радиопередаче“: на этот раз она начисто отказалась от несчастной и немарксист
ской мысли — подменять празднование международной солидарности пролетариата какой-то „внеклассовой“
маевкой, „языческим“ праздником весны. Вся установка ее первомайских программ, достаточно выдержанных, била в одну точку — в определенный социально-политический момент.
Правильным представляется и то, что программы не чуждались и „нейтральных“ номеров. Такая прослойка, конечно, необходима и вытекает она из самой природы агитационного момента: агитация предполагает известную ударность, а концерт продолжается два часа...
Приятным сюрпризом для слушателей радио-передачных концертов было участие в обоих программах (в „кресть
янской“ — днем — и в вечерней) струнного ансамбля оркестрантов Большого театра. Ансамблем сыгран был ряд легких, популярных и вполне культурных вещей. К тому же он прекрасно звучал. И вот по этому поводу хочется сказать два слова.
„Радиопередача“ в своих концертах усиленно культивирует духовой и так называемый „великорусский“ оркестры. Нельзя не констатировать, что в этом есть художественный „дурной тон“.
Духовой оркестр имеет свою специальную область, где он незаменим и великолепен: под него отлично маршируется и танцуется. Но для передачи художественной, культурной музыки это слишком неприспособленный „инструмент“. Вот недавно мы слышали на волне 1450 метров попурри из „Садко“ в исполнении духового оркестра — это было исключительное безобразие и безвкуси
ца!.. Убогая звучность, бескрасочность и неподатливость к нюансировке балалаечною оркестра общеизвестны, и возник он, как известно, в порядке спроса на „самобытное“, что можно было бы противопоставить музыкаль
ной культуре „гнилого“ Запада. Отсюда и весь его псевдонародный облик и характерный репертуар,
отсюда и покровительство ему в придворных и салонных сферах дореволюционной эпохи. И разве не одиозен в наше время самый термин „великорусский“?.. Словом, сейчас, когда мы делаем во всех областях ставку на культуру, глушить радиослушателя такими суррогатами музкультуры, как медь и балалайка, вряд ли целесообразно.
Рост современной художественной культуры отмечает возникновение двух молодых отраслей искусства: кино и радио. Оба они возникли на основе техническою изо
бретения, но дальнейший прогресс их обуславливается не только развитием соответствующей области техники. Сейчас кино завоевало целиком и рынок искусства и инте
ресы зрителя. Обаяние его в том, что оно, вслед за театром, нашло свой подлинный кинематографический материал и объем сюжета. Но не забыто еще то время, когда кино ограничивалось салонной драмой, отказываясь от богатства натурной съемки.
Сейчас было бы странно, если бы кино-фабрика засняла оперу „Фауст“. Однако это спокойно делает радио! Неудивительно: радио-искусство переживает еще период детства. Конечно же, передача заседаний, концертов и опер - не выход для мирового изобретения. Но это объясняется тем. что радио-искусства еще нет. Радио -
ни больше, ни меньше, как телефон, правда, лучше усо
вершенствованный, чудесно переносящий нас за тысячи миль. И все же изобретение в тупике! В нем отсутствует самодовлеющий материал. Мы слушаем у приемника и звук дополняем воображением, вызывая образы, когдато виденные на оперной сцене. Это — неправильно, т. к. доходящий до слушателя звук — сам по себе — не рож
дает образа и эмоция слушателя остается неполной. Наиболее обострено данное положение на ответственнейшем участке радио-обслуживания — в деревне. Крестьянин, не знающий оперы и чуждый городской симфонической музыке, обслуживается лишь передачей эстрадных номеров.
Кино по своей природе аналогично радио, но кино богаче опытом и сейчас оно доступно каждому. Сидя
перед экраном, мы почти не замечаем отсутствия слова. Кино сумело найти свою полную выразительность, использовав все возможности техники съемкй: съемка круп
ным планом, съемка в движению, съемка с аэро, съемка под микроскопом, съемка под всевозможными „углами зре
ния“ все это углубляет „зрительный материал и подает его по-новому.
И богатой „Радиопередаче“ пора обзавестись собственным небольшим, но хорошо слаженным симфоническим ансамблем.
Во всяком случае то, что в первомайской крестьянской программе излюбленные т. Георгием Поляновским гар
мошка и балалайка уже не царили безраздельно, следует поставить денному концерту в некоторый плюс.
Вечером мы слушали комбинированную программу Москвы и Ленинграда. Москва дала две „инсценировки“. Ленинград—литературный монтаж на тему международной солидарности революционного пролетариата.
Ленинградское отделение концерта было неважно слышно — особенно в начале — но, в общем, литмонтаж заинтересовывая: он составлен удачно, разнообразно, выдержан в хорошем стиле, подан не без подъема. По
самой форме, содержанию и исполнению он продолжает и развивает традицию клубной формы — живой газеты,
и с этой точки зрения в первомайской программе был как раз „ко двору .
Менее удались московские „инсценировки . Первая из них имела претензию воспроизвести рабочую маевку 1912 года. Нестерпимой фальшью режут ухо эти „бытовые разговорчики, этот ёрнический слащавый язык, сантимен
тальность всех этих несуществующих в природе и из пальца высосанных „товарищей Надь и „товарищей Иванов . Инсценировка пересыщена противоестественным „присюсюкиванием“; чего стоит по нелепости, напр..
момент, когда маевка окружена казаками и „делегат от ЦК начинает препираться с рабочими, кому удирать и кому доставаться в лапы казаков: каждому хочется пострадать!.. И хороша маевка „1912 года , когда никто не обмолвился словом о только что прогремевшем... ленском расстреле!
Не менее халтурно „инсценировано“ и первомайское заседание в комсомольской клубе. Но тут, по крайней мере, смазана официальная часть торжества, и „собрание“ очень скоро переходит к заслушанию концерта „при участии таких-то и таких-то артистов“...
Со всячинкой был этот, так сказать, вставной копцерт. Хорошо и добротно пела Ирма Яунзем, оркестр играл
Бизе и Чайковского, но уныние наводил исключительно безрепертуарный и тяжелый певец Садомов своими вечными „Клеветой и „Блохой . Сладенький романсик, выражающий пожелание, чтобы „милой приснился рай ,
удостоился почему-то пышною сопровождению хором— и почему-то в довольно „божественных гармониях. Злоупотребили и по части балалайки; скрипичная мазурка Венявского никак не звучит на балалайке (и не. довольно ли вообще „мазурок Венявского“?), — а оркестровая „Балалайка Кочетова, великолепно имитирующая балалайку, в передаче подлинной балалайкой была совершенно обессмыслена.
Но самая идея — вставить концерт - дивертисмент в какую-то рамку — несомненно удачна.
Таковы „свет и тени“ нынешних больших первомайских радиоконцертов.
В. БЛЮМ