MOCK. КАМЕРНЫЙ
ТЕАТР
„ДЕНЬ И НОЧЬ
1 АКТ
его вина, что не далась ему роль «душевного инвалида», которую автор сделал непомерно длин
ной и надоедливой. Четко задуман у Иловайского и эпилептик Вейс, — но тут, невидимому, актера сбил с толку режиссер.
Режиссер Королев был явно в затруднительном положении: естественно, ему не хотелось впасть в смертный грех «бытовизма», но, с другой стороны, материал, который ему приходилось обраба
тывать — определенно бытовой природы. Только с этой стороны и интересно «Купите револьвер»... Отсюда этот сильный нажим, это желание пугать там, где вовсе не страшно, это сгущение атмосферы до какой-то достоевщины, «анатэмизациямелкого, по существу, жулика из румынской охранки, чуть не мистическая музыка, для вести
июля советского полпредства (даже конструкции здесь напоминает... орган).
Режиссер обещал «трагическое передать в остро-комедийной форме» — и наоборот. Не вышло. Когда старуха «вешается» или когда эпилептик
смешно дрыгает рукой, и зритель должен им «трагически сочувствовать», зал разражается чисто водевильным смехом. С другой стороны, никто не думает смеяться над «остро комедийными» трюками фон-Вессели, — стало-быть, «комедийность
никак не доходит... Правда, слишком много в пьесе сумасшедших и истериков, — но, так как худо
жественно они не «обоснованы», то надо было оставить в стороне то, что режиссер называет экспрессионистическим приемом». Особенно, если «тот прием приводит к таким ляпсусам,, как «оживленное кино» (репетиция покушения) или, воспринимаемое, как трюк театра пародии, появление и «увод» четвертой стены»...
Вызывает недоумение заголовок пьесы. Притягивать какой-то «символический», «углубленныйсмысл к случайной реплике сумасшедшего — значит, пытаться притянуть... публику «афиш
ным» заголовком. Это дурной тон, недостойный ни театра, ни темы спектакля.
В. БЛЮМ
— Ну-с, начнем, так сказать, с дуновения ветров. Как там у вас, на вашем-то барометре? Переменно или ожидается шторм какой-нибуд?
— Напротив, полный штиль! Даже Билль- Белоцерковский, которого били, но не добили, так и тот успокоился. Полнейшее умиротворение и
всеобщее примирение. Левые обнимают правых, правые целуют левых. Это и есть эпоха театрального Ренессанса. Урожай талантов небывалый.
— Где же это?
— Что, таланты? — Нет, Ренессанс!
— Да повсюду: у Мейерхольда возрожденный Гоголь; у Станиславского омоложенный Римский- Корсаков; у Таирова приближенный к массам Лекок. Это ли не Ренессанс?
— Так-с! Но, а насчет академических театров? Куда ветер дует? Что нужно ставить?
— Современных революционных драматургов! Непременно!
— А революционным театрам?
— Классиков! Непременно классиков! «Ревизор», «Горе от ума», «Яд» и другие классические произведения!
— А почему бы не наоборот? — To-есть, как это?
— А так! Академики ставят классиков, а рев
театры ставят революционных драматургов. Как будто сподручнее вышло бы!
— Нет, нет! Для аков лозунг «вперед». Для революционных театров лозунг «назад». Одних нужно подтолкнут!», других нужно осадить. Реализм надо приблизить к символизму, а симво
лизм надо приблизить к реализму, — это и будет тот реалистический символический путь, по которому должен двигаться наш театр.
— Что-то непонятно!
— А это для того, чтобы никто не обиделся Знаете, как у Горького, скажешь человеку, что он гениален, он и в самом деле что-нибудь такое гениальное и выкинет. Ни одна блоха не плоха, все черненькие, все прыгают, все дотацию любят!
— Ну, а относительно осадков!
— Остатков? По смете? Нет, не предвидится — Нет, я относительно атмосферических осадков...
— Ах, осадков? Нет! Сухокобылисто и безоблачно!
— Ну, спасибо за указания, до свиданья!
— Всего лучшего! Заглядывайте почаще! Луну делают в Гамбурге, а театральную погоду только у нас. Так и передайте всем остальным, а то кто-нибудь еще не поверит!
MOMUS
ТЕАТР
„ДЕНЬ И НОЧЬ
1 АКТ
его вина, что не далась ему роль «душевного инвалида», которую автор сделал непомерно длин
ной и надоедливой. Четко задуман у Иловайского и эпилептик Вейс, — но тут, невидимому, актера сбил с толку режиссер.
Режиссер Королев был явно в затруднительном положении: естественно, ему не хотелось впасть в смертный грех «бытовизма», но, с другой стороны, материал, который ему приходилось обраба
тывать — определенно бытовой природы. Только с этой стороны и интересно «Купите револьвер»... Отсюда этот сильный нажим, это желание пугать там, где вовсе не страшно, это сгущение атмосферы до какой-то достоевщины, «анатэмизациямелкого, по существу, жулика из румынской охранки, чуть не мистическая музыка, для вести
июля советского полпредства (даже конструкции здесь напоминает... орган).
Режиссер обещал «трагическое передать в остро-комедийной форме» — и наоборот. Не вышло. Когда старуха «вешается» или когда эпилептик
смешно дрыгает рукой, и зритель должен им «трагически сочувствовать», зал разражается чисто водевильным смехом. С другой стороны, никто не думает смеяться над «остро комедийными» трюками фон-Вессели, — стало-быть, «комедийность
никак не доходит... Правда, слишком много в пьесе сумасшедших и истериков, — но, так как худо
жественно они не «обоснованы», то надо было оставить в стороне то, что режиссер называет экспрессионистическим приемом». Особенно, если «тот прием приводит к таким ляпсусам,, как «оживленное кино» (репетиция покушения) или, воспринимаемое, как трюк театра пародии, появление и «увод» четвертой стены»...
Вызывает недоумение заголовок пьесы. Притягивать какой-то «символический», «углубленныйсмысл к случайной реплике сумасшедшего — значит, пытаться притянуть... публику «афиш
ным» заголовком. Это дурной тон, недостойный ни театра, ни темы спектакля.
В. БЛЮМ
— Ну-с, начнем, так сказать, с дуновения ветров. Как там у вас, на вашем-то барометре? Переменно или ожидается шторм какой-нибуд?
— Напротив, полный штиль! Даже Билль- Белоцерковский, которого били, но не добили, так и тот успокоился. Полнейшее умиротворение и
всеобщее примирение. Левые обнимают правых, правые целуют левых. Это и есть эпоха театрального Ренессанса. Урожай талантов небывалый.
— Где же это?
— Что, таланты? — Нет, Ренессанс!
— Да повсюду: у Мейерхольда возрожденный Гоголь; у Станиславского омоложенный Римский- Корсаков; у Таирова приближенный к массам Лекок. Это ли не Ренессанс?
— Так-с! Но, а насчет академических театров? Куда ветер дует? Что нужно ставить?
— Современных революционных драматургов! Непременно!
— А революционным театрам?
— Классиков! Непременно классиков! «Ревизор», «Горе от ума», «Яд» и другие классические произведения!
— А почему бы не наоборот? — To-есть, как это?
— А так! Академики ставят классиков, а рев
театры ставят революционных драматургов. Как будто сподручнее вышло бы!
— Нет, нет! Для аков лозунг «вперед». Для революционных театров лозунг «назад». Одних нужно подтолкнут!», других нужно осадить. Реализм надо приблизить к символизму, а симво
лизм надо приблизить к реализму, — это и будет тот реалистический символический путь, по которому должен двигаться наш театр.
— Что-то непонятно!
— А это для того, чтобы никто не обиделся Знаете, как у Горького, скажешь человеку, что он гениален, он и в самом деле что-нибудь такое гениальное и выкинет. Ни одна блоха не плоха, все черненькие, все прыгают, все дотацию любят!
— Ну, а относительно осадков!
— Остатков? По смете? Нет, не предвидится — Нет, я относительно атмосферических осадков...
— Ах, осадков? Нет! Сухокобылисто и безоблачно!
— Ну, спасибо за указания, до свиданья!
— Всего лучшего! Заглядывайте почаще! Луну делают в Гамбурге, а театральную погоду только у нас. Так и передайте всем остальным, а то кто-нибудь еще не поверит!
MOMUS