Вся изощренность сценической техники, выдумки режиссера и трюки не могут заполнить идеологическую пустоту“. „Несмотря на на что спектакль не увлекает“.
С. Абашидзе в № 13 все того же Еженедельника Академических театров пишет о „Федре“.
„Я вполне понимаю знакомого интеллигента доктора, который после второго действия ушел из театра. Ушел бы и я, но счел долгом досидеть до конца.
С. Мокульский в „Жизни искусства“ хвалит „Грозу“. Он утверждает что на на все-же „хороший спектакль“.—
„хороший, несмотря на недостаточную слаженность, и смотря на неудачную установку, мало выявляющую внутренний ритм трагедии, не смотря на провинциальные штампы, усвоенные болшинством исполнителей, несмотря несумевших найти новые приемы испвлнения Островского.
Нам все эти „несмотря“кажутся довольно солидным обвинительным актом, а оправдательный приговор необоснованным.
ле, но пресса единодушно приветствует театр. В „Ленинградской Правде“ от 18 мая читаем:
„Л ec“ Мейерхольда. Истолкование Островского дано в плане народного театра с новый острым социальным подходом к изображению помещичьей среды. Свое новое слово Мейерхольд сказал, создав великолепный режиссерский спектакль, изумительное комедийное зрелище.


В „Ленинградской Правде“ от 20 мая читаем о „Земле Дыбом“:


„Хотя спектакль этот не выражает последних достижений Мейерхольда, тем не менее он имеет большую общественную и театральную ценность“.
„Красная Газета“ о „Земле Дыбом“ пишет:
„Земля Дыбом“—первый и пока единственный агитационный спектакль, оправдывающий свое назначение, и при том спектакль не временного характера, но сохраняющий свою силу воздействия на сравнительно долгий срок“.


Все сходятся на признании в спектаклях Мейерхольда исключительной простоты, де




лающей его театр настоящим народный театром.




Театр Мейерхольда, как и следовало ожидать, вызвал раскол в зрительном за


***


итог итогов


Сезон заканчивается. И традиция торжествует: я выслушал редакторское распоряжение написать „итоговый“ фельетон. Так он и должен называться—„Итоги сезона“...
Впрочем, традиция торжествует не только в этом пункте. Ее торжество разливается по всему театральному фронту—и вот — начинается не менее традиционный экспорт наших театров за пределы Москвы, начинается импорт Ленинградцев...
И опять редакторское задание; но уже не мне, а художнику: „дайте что - нибудь к итогам сезона“...
Художник сделал. В прошлом номере— любуйтесь: „Сарынь на Ленинград!“.
Чрезвычайно это условная вещь „сезон“. Подводишь баланс и, собственно, не зна
ешь, где начинается тот ряд цифр, с которым должно оперировать. Нельзя же, в конце концов, постоянно апеллировать к календарю. А обходиться без календарных рамок—это значит—обречь себя писанию истории русского театра за последние семь лет.


Поэтому уж лучше пусть будет не ученейшей обзор, а так—„болтовня“ о театральных модах в зиму 1923-24 г.г.


Мода подобна эпидемии, повальному заболеванию; от нее нет спасения; она про
катывается волной—вернее—рядом волн, захлестывая все и вся...
Первою волною моды в истекшем сезоне был так называемый „американизм“... Впрочем, „американизм“ — явление не но
вое и открытие Америки нашим театром имеет уже, по меньшей мере, двухлетнюю давность. И в истекшем сезоне мы только упрочивали наш театральный протекторат над Америкой...
Хорошо это, или плохо—судить здесь не собираюсь. Но констатирую факт: ни
когда мы еще не видели на подмостках наших театров такого количества миллиардеров, детективов и кокоток, как известно, присущих вновь открытой нами Америке... Но, по чести говоря, за исключением двух-трех „американизированных“