ГОРСКИЙ

1. Горский — это целая полоса в истории московского балета. Именно — московского. Местного. Провинциального. Патриархального. С одной и той же балериной, с одним и тем же „кава

лером , с одним и тем же балетмейстером и, даже,

с одним и тем же дирижером — на протяжении целых десятков лет.
Водителем судеб московского балета в течение целой четверти века и был Горский. Как художнику ему повезло: у него не было ни конкурентов, ни соперников. Целые четверть века он неограниченно навязывал нам свои вкусы. В течение четверти века мы подходили к сущности искусства балета под его углом зрения. Этот маленький человечек с седенькой бородкой, немного застенчивый и всегда каприз
ный. был окном, чрез которое мы смотрели на мир балетных явлений. Очень узким окном.
2. Горский пришел на московскую сцену в пору ее безвременья, в годы крайнего упадка всяческого
интереса к балету. Когда сборы по воскресным дням едва доходили в Большом до 70 рублей. Не трудно было бы найти причины этого равнодушия в повышенности тогдашних запросов к театру вообще. Нарождался сценический натурализм. Возникала еще утлая, но все же „социальная проблематика театра. И балет, резвившийся в хороводе своих фейных легенд, оказался вдруг пресным и пустым, едва ли уже не пережитком, превратился в фикцию искусства, в театр для детей и рамолитиков-балетоманов.
3. Горский пришел сюда не только как большой формальный мастер в духе установленных традиций.
Это было бы для успеха ничто. Он принес сюда еще свое мироощущение тогдашнего интеллигента средней руки — тот сложный ком
плекс порывов и влечений к экзотике и мисти
ке, к пассеизму, античности и эротике, чем были живы эти годы, и для выражения чего дункановские вдохновения уже соблазнительно пред

лагали своеобразные и волнующие формы. Горский следует своим влечениям — как еще до него после

довал тем же порывам. Фокин,—и завоевывает Mоскву, как Осокин завоевал Европу. Эти масштабы, кстати сказать, определяют и всяческое другое соотношение этих двух мастеров.
4. Двойственный в своем художественном облике: взрощенный на взбитых сливках классицизма, на, мечтательной лирике традиционных па, и одновременно устремленный к пластическим чарам произвольно и порывчато изогнутого тела, Горский соединяет оба эти начала. Правда, его дунканизм набро
сан приблизительным и аляпистым мазком, без того, утонченного стилизма, который позже ужалит нас на малых сценах,—но и баз их грубой откровенности пола и без их бессмысленно-нетерпеливого, и раз
дражающего темпа. Правда, его классика — не без
оглядочное, независимое творчество Петипа, а всегда
компромисс между замыслом автора и усмотрением, балерины, — но она полна ярких блестков остроумия, вспышек своенравной и повелительной, фантазии.. Он сдержан — и не забредает в гениальные тупики фокинских фантасмагорий. Он связан — и ограничи
вается перелицовкой наследия Петипа, густо ставя
заплату на заплату. Таков он был как. новатор-формалист.
5. Революционная волна расплескалась, не докатившись до искусства балета и не омыв его своими струями. Не потому ли образ покойного мастера встает перед нами чуждым и неволнующим, как чуждо нам самое это искусство необратимых дней и ушедшего быта?!
Смерть Горского есть конец целой художественной системы, особого искусствосозерцания, в плену у которого четверть века находился московский балет. Но, освобожденные из плена, мы фатальным; образом оказались сейчас перед той же пустотой,
что и четверть века назад, — перед той же фикцией искусства, перед тем же театром для детей и празд
ных людей. Ничего не изменилось. С той разницей, что сейчас мы отчетливее видим, что пути, на кото
рых, ковыляя, бредет искусство балета наших дней, —- уже никуда не ведут. ЛИ.
Е. К. ЛЕШКОВСКАЯ.