и цельные натуры тем труднее отрываются от прошлого, чем глубже и убежденнее были свя
заны с ним. Эволюция МХТ I не могла быть бы
строй, она требовала медленных и раздумчивых шагов. Советское правительство бережно и чут
ко отнеслось к трудному положению театра. Несмотря на неотложные боевые запросы дня, которые жизнь предъявляла искусству и его слу
жителям, советское правительство не навязывало театру непосильных для него задач, а терпеливо ждало, когда его художники, переродившись внутренне, по их выражению, сумеют со всей искрен
ностью подойти к современности, по убеждению, а не по закону. За это чуткое и терпеливое отношение Станиславский горячо благодарил, отметив, что ни одно правительство в мире не относится так заботливо к театру, как наше.
Два седых человека, два могикана отошедшего прошлого почувствовали себя вновь как юные, отважные искатели своего пути в этой исключительной, небывалой исторической обстановке. Жить заново, учиться заново, искать заново, суметь сберечь и передать самое ценное, что осталось от прошлого и пойти в ногу с юной, кипучей жизнью масс, — вот та колоссальная за
дача, которую мужественно взвалили на свои плечи они... И хотя они благодарили за то, что их не торопили, и хотя они как бы выговаривали свое право, право старых людей на медленный шаг, но от их слов веяло юношеской бодростью и наивной уверенностью, которая является луч
шим залогом успеха. Иначе и быть не могло. Тот, кто искренно служил лучшим заветам гуманиз
ма прошлого века, не мог не переродиться, не мог не стать достойным современником величайшей эпохи.
Пусть прошлое отошло. Пусть тот класс, который выдвинул этих деятелей, навсегда ушел со сцены русской истории, — они не одиноки. Их искреннее желание итти в ногу с молодежью, быть ей полезными и нужными — связывает их
крепчайшими узами с современностью и с теми, кому дороги интересы искусства, ибо не в отрыве от наследия прошлого наша мощь, а в ор


Персональные пенсии


Совет Народных Комиссаров СССР постановил назначить народным артистам К. С. Стани
славскому и В. И. Немировичу-Данченко с 1 октября 1928 г. пожизненные персональные пенсии в размере 300 руб. в месяц каждому.
ганической увязке с его подлинными живыми ценностями.
Юбилейный спектакль был очень показателен, но единственная сцена, которую все прослушали с глубоким волнением, это — арест Ми
ти Карамазова. Потрясающая игра гениального Леонидова преодолела юбилейное настроение. Поразительный артист, у которого внутреннее проникновение в роль сумело найти в самых трудных и экспансивных местах какую-то цело
мудренную сдержанность жеста и звука! «Три сестры» отдавали музеем восковых фигур и
здесь юбилейное настроение зрительного зала взяло вверх. Гром аплодисментов и оваций ка
ждому выходящему на сцену артисту все время прерывал действие.
Никому, как будто, не было интересно видеть воскресающей старую жизнь интеллигентского и
барского уюта. Она даже не трогала и подавно не волновала. Слова звучали как-то ненужно далеко, бесцельно и наивно. Сцена из «Бронепоез
да» тоже не захватила зрителей. Устал ли зри
тельный зал, артисты ли были холодны в этих паневах и армяках — не знаю, но «Бронепоезд
на юбилейном спектакле прозвучал, я не скажу фальшивой, но какой-то вклеенной нотой. Все же, необходимо отметить, что Качалов на этот раз провел роль с подлинно-мужиковатой простотой, преодолев свои басовитые октавы, от которых прежде отзывалось боярином.
Нельзя не отметить курьеза, когда весь зал почтил вставанием деятелей, когда-то связанных с МХТ I, но ушедших из жизни, — в том числе и фабриканта Савву Морозова.
Приветствия со всех концов мира — Старого и Нового Света — придали торжеству международный характер. МРУЗ


ТАМ, ГДЕ ПРЕОБРАЖАЮТ




То, о чем не знает зритель


Имена хороших режиссеров и талантливых актеров знают все. Но кто из зрителей, ежедневно заполняющих Малый театр, знает имя, ну, скажем, Николая Максимовича Сорокина? Почти ни
кто. А Н. Сорокин — художник-гример, работает в театре 35 лет. 35 лет изо дня в день он выполняет одну из существеннейших функций работы
театра, 35 лет зритель видит на сцене его работу и проходит мимо нее, даже не поинтересовавшись узнать имя автора. Зритель не любознателен.
***
Я поднимаюсь по узким лестницам мимо тихих и чинных корридоров, где некогда можно было встретить Щепкина, Ленского или Ермоло
ву, где память о них до сих пор хранят толстые стены и величественные и рослые актеры. На са
мом верху у лестницы в небольшой комнатке помещается гримерно-парикмахерская часть. Здесь в шкапах стройными рядами лежат парики разных людей и эпох. Здесь рядом с огненно-ры
жим париком горбуна Квазимодо вы встретите парик красавца Феба или седые букли скопца и дегенерата, властителя судеб Франции, Людовика XI. Здесь же на этой полке ждет своей оче
реди приглаженный бобрик краснобая и главковерха Александра Федоровича Керенского и ру
сая борода последнего самодержавца Николая II. Так, вплотную друг к другу, за номерами, лежат скальпы людей, друзей и врагов, лжецов и ли
цемеров, красавцев и уродов, тех кого мы все встречали еще вчера и тех, кто исчез из людской
памяти или сохранился в ней, как плюс к вам перфектум.
***
Но прическа, наклейка и борода это только 25—50% грима. Для того, чтобы сделать грим, даже не портретный, а просто грим актера, испол
няющего ответственную роль, — нужно знать много. Художник-гример должен досконально знать эпоху, ее характер, типичные национальные черты героя, его личный характер, трактовку
роли автором и образ, задуманный актером. Из всех этих элементов складывается воспроизводимый на сцене образ. Все это учитывается и в пор
третном гриме, но там работа еще сложнее, ибо нужно дать не только характерные черты, но и максимальное портретное сходство. Грим для таких пьес, как «1917 год» делался месяцами, он