ТЕАТР

Театр Сатиры родился под счастливой (ясное дело—под красной!) звездой: сразу же заполучил в „Москве с точки зрения что-то в роде курицы с золотыми
яйцами, позволяющей ему делать между премьерами д\ительные передышки. И надо отдать справедливость театру: он честно умеет использовать эти передыш
ки,—каждая очередная премьера носит явственные следы серьезного и строгого отношения театра к своей работе.
Половину спектакля занимает „анекдот в 4-х переменах С. Антимонова, озаглавленный (очень неудачно и .. непонятно): „Нужная бумажка . Конечно, это
не только „анекдот , это—несомненная пьеса, чрезвычайно удачно сочетавшая самую живую современность с традицией нашей классической комедии.
Юмор этой очень смешной пьесы, написанной сочным, хорошим языком, окра
шен (как у Гоголя, как у Сухово-Кобылина) в какой то фантасмагорической ко
лер—и местами совершенно непринужденно переходит в прежестокий „юмор Достоевского.
Не „анекдот это и оттого, что центральный образ (в превосходном исполне
нии Поля, показавшем себя здесь впервые, как актера „высокой комедии ) развертывается постепенно,— и гримаса
смеха растянута до последних пределов, до „превращения в собственную противоположность . Но с этим переломным мо
ментом автор не справился: последний подъем ему не дался,—и патетика финала звучит сухо, дидактически.
Пьесе усвоен хороший темп и тон. Постановка — бытовая, классическая , но с легким налетом какой то игрушечности, „нарочности,,... Актерская игра? Как из
вестно, она может или снижать пьесу или ее тянуть вверх или добросовестно рабо
тать, стараясь попасть в ногу с автором. Поль несомненно „подымал замысел ав
тора, (или „углублял —все зависит от
точки зрения) своей по истине москвинской местами хваткой; хорошим товарищем ему был в этой работе Кара-Дми
триев, нашедший интересный рисунок для не имеющего шаблона образа глухонемого и внесший нотки „жестокости в свой
ского онеаполитанила да опарижанила В виду „известных всем событий нервы у коршенской публики и так не на месте, а тут... „Последняя жертва , превращен
ная в жертвенную мелодраму, тут такая жуть, как финальная сцена третьего акта. Помните? Со сцены — среди слез и стенаний — раздалось:
— У меня все забрали!..
Трагическое напоминание, естественно, вызвало трагические воспоминания... И бед
ные нэпнервы не выдержали — разразилась нэпиеремиада.
Со сцены неслось:
— У меня все забрали!—и не только нэпдамы, но и нэпгоспода утопали в слезах...
Они, конечно, провели в буфете и этот антракт— что последовал за трагическим
третьим актом — но могли ли утешить бутерброды? В ушах и сердце мучительно стучало...
А за „Последней жертвой шельдоновский „Роман с его лейтмотивом не менее трагическим:

„НУЖНАЯ БУМАЖКА“

„ПОДСЛЕШАННОЕ“САТИРЫ ПЛАЧ ВАВИЛОНСКИЙ

НЭПИЕРИМИАДА.
— У меня... и т. д.
Началось в конце ноября. Продолжается и поныне. Плач и стон над землею, точ
нее, над земельным участком, где театр „Комедия ! Льют слезы — и где? В коршевских стенах! Какое кощунственное оскор
бление памяти Корша — основоположника и поборника „смеха без крайностей , смеха уравновешенного, обмену веществ способствующего, а не мешающего.
В отличие от людей темперамента мажорного, пилигримов к Ярону и Бах, коршевская публика ставила и ставит превыше всего здоровье: „яронию и „бахабщину приемлет, но в меру — чтобы утром встать со свежей, к деловому дню готовой головой.
И вдруг отступление от диэтического, так-сказать, режима...
На коршевские подмостки занесло Полевицкую, артистку столь талантливо истекающую „итало-французским мелодраматизмом , что даже замоскворецкого Ост ров