наго процесса. Читая его превосходную характеристику Кромвеля, напр., легко было бы возразить, что лордъ протекторъ былъ, прежде всего, человѣкомъ извѣстной партіи, опредѣленнаго общественнаго класса, интересы котораго онъ и защищалъ, и что до его сокрушеннаго сердца и мятущейся совѣсти исторіи нѣтъ дѣла. Въ дѣйствительности это не такъ. Отличительная особен
ность англійской революціи въ томъ и состояла, что ея дѣятели представляли себѣ политическіе вопросы въ религіозной оболочкѣ — и, отстаивая вполнѣ реальныя блага, были искренно убѣждены, что они борются за спасеніе своей души. У всякаго великаго общественнаго переворота есть своя психологическая сторона,—не по
нять которой значить не понять и самого переворота. Въ этомъ случаѣ работа Вейнгартона съ очень боль
шимъ успѣхомъ разрѣшаетъ ту же задачу, какую, ме
жду прочимъ, ставилъ себѣ Тэнъ въ „Происхожденіи современной Франціи“, — разрѣшивъ ее гораздо менѣе успѣшно. Яркое и сильное изображеніе душевнаго ка
таклизма, пережитого англійскимъ обществомъ при послѣднихъ Стюартахъ, болѣе всего обезпечиваетъ книгѣ Вейнгартена видное мѣсто въ литературѣ англійской исторіи. Труднѣе признать его объясненіе этого катак
лизма и ту оцѣнку, какую даетъ ему Вейнгартенъ.
Мѣтко указавъ на связь англійскихъ „святыхъ“ XVII в. съ германскими „анабаптистами ХУІ-го, онъготовъ уже затѣмъ разсматривать англійское движеніе, какъ
прямое продолженіе гермавскаго, съ чѣмъ врядъ ли кто согласится. Врядъ ли согласятся и съ тѣмъ, чтобы такому крупному, такъ органически связанному съ об
щеевропейской культурой явленію, какъ деизмъ, можно было навязать въ отцы англійское сектантство. Но даже