НА ВОЛГѢ И ВЪ ПИТЕРѢ.

Нельзя сказать, чтобы вояжъ нашихъ барынекъ могъ показаться имъ скученъ.
— Мы—королевы! смѣялась Леонида—и дѣйствительно: все мужское „населеніе“ поѣзда, начиная съ кондукторовъ и кончая двумя звѣздоносцами перваго класса служили имъ: одни задергивали, на ночь, фонари въ ихъ вагонѣ,—другіе приносили имъ, на большихъ станціяхъ, чай и холодныя закуски,—третьи покупали и читали имъ вслухъ газеты,—словомъ, жаловаться имъ рѣшительно было не на что.
Съ особеннымъ интересомъ выслушивала Леонида газетныя сообщенія о питерскихъ новинкахъ, время отъ времени комментируя ихъ, какъ бы въ скобкахъ, про себя.
— А! сдѣлала она, напримѣръ, гримаску, узнавъ, что полковникъ Семовъ произведенъ въ генералъ-маіоры: вы знаете, chère Olga,
это—преостроумный, но и пре-бѣ-до-вый мальчикъ...увѣряю васъ—
совсѣмъ еще мальчикъ! Онъ ухаживалъ за мною прошлою осенью и получилъ, конечно, носъ.... Бабухинъ умеръ? Ай, какая жалость!
Онъ отлично игралъ въ пикетъ, — вѣчно проигрывалъ... Княгиня
Бекетова уѣхала за границу? И прекрасно сдѣлала! Одной ворчуньей меньше....
И такъ далѣе.
Ольга, слушая всю эту трескотню, невольно задавалась вопросомъ: каково-то ей будетъ жить съ нею, съ этою бѣдовою барынькой?
„Ну, да не бѣда! соображала она, стараясь оттолкнуть отъ себя непрошенныя тревоги и опасенія,—не бѣда: если бы я даже и не по
ладила съ нею, — уѣду отъ нея, буду жить одна; денегъ хватитъ,— хотя на три года... если, конечно, жить безъ затѣй“.
Но чѣмъ ближе подвигались наши путницы къ Петербургу, тѣмъ все тревожнѣе и тревожнѣе становились мысли Ольги Александровны о будущемъ. Ей вдругъ сдѣлалось жаль маленькаго приволжскаго городка, гдѣ она нашла любовь, — любовь, можетъ быть, немножко сентиментальную и слащавую, — но, все таки, искреннюю, готовую для нея на все! А тамъ, куда она ѣдетъ: кто и что ждетъ ее тамъ?...
Набѣжали на нее эти воспоминанія о недавнемъ прошломъ и смутныя грёзы о будущемъ — ночью, когда онѣ подъѣзжали къ Москвѣ. Ей вспомнилось дѣтство: — словно живая стояла передъ ней ея добрая, любящая мама: такъ и слышалась Ольгѣ послушная фраза: „ну,
какъ хочешь“! которою та, бывало, прекращала минутныя вспышки изъ-за какого-нибудь пустяка, всегда затѣваемыя ею, Ольгой; вспом
нились ей и домикъ, небольшой садъ и дворъ, — широкій, поросшій мягкою травою дворъ, — гдѣ промелькнули ея дѣтство и юность...
Ольга подвинулась къ окну. Вдали свѣтились московскіе фонари. Надъ всѣмъ городомъ алѣло легкое зарево. Крыши ближайшихъ къ полотну желѣзной дороги построекъ (поѣздъ близился къ станціи) серебрились отъ матовыхъ лучей полной луны: „должно быть—дождь здѣсь былъ“, подумала Ольга и вздохнула: тяжело, невыразимо тяжело ей вдругъ стало, — словно какое предчувствіе охватывало ее...
„Выйти развѣ на тормазъ и посмотрѣть, какъ мы подъѣзжать будемъ“? подумалось ей затѣмъ... но идти — значило бы разбудить
Леониду; а ей не хотѣлось, чтобы та видѣла ея волненіе. Она прижалась въ уголокъ вагона и закрыла глаза.
Черезъ двѣ-три минуты раздалось хлопанье дверьми, въ сосѣднемъ отдѣленіи кто-то громко зѣвнулъ, кто-то спросилъ: „скоро-ли“, — поѣздъ пошелъ тише. Ольга Александровна разбудила Леониду.
— Пріѣхали? потянулась та. — Да, въ Москву.
— Какъ въ Москву? Ахъ, я и забыла— заспала...
Она встала, опять потянулась и принялась одѣваться.
— M sieur... какъ васъ? заглянула она въ дверь сосѣдняго отдѣленія „для курящихъ“: m’sieur, m’sieur! Удралъ!! Каково это?—
И она безнадежно развела руками:
— Кто жъ теперь намъ будетъ помогать? Всѣ разбѣжались! Пришлось обратиться къ кондуктору.
Достали багажъ, наняли извощика и поѣхали въ „Славянскій базаръ“. На улицахъ дышалось легко: дождь, дѣйствительно, только что спрыснулъ пыльную Москву.
— Ночь-то, ночь-то какая!? не выдержала Ольга Александровна и погладила руку Леониды.
— Да, а что? обернулась та, и Ольга прочла въ глазахъ ея полнѣйшее недоумѣніе.
— Да ничего, — ночь хорошая... — Да... А вы, милочка, должно быть, поэтесса большой руки, — а? — Я люблю такую, вотъ, сыроватую погоду, тихо промолвила Ольга.
— Значитъ вы — нервная.... Всѣ нервные люди любятъ сырую по
году: она на нихъ дѣйствуетъ удивительно хорошо, —ободряетъ ихъ какъ-то... Правда?
Онѣ подъѣхали къ „Базару“. Только гутъ Ольгѣ пришло въ голову,
Путь отъ Москвы до Петербурга показался Ольгѣ Александровнѣ одной минутой, веселой и безалаберной: та же толпа угодниковъ — въ дорогѣ, и то же поголовное ихъ бѣгство — на станціи: опять пришлось нашимъ путницамъ самимъ добывать багажъ и платить носильщикамъ за наемъ коляски... Пріѣхали онѣ въ сумерки.
Петербургъ произвелъ скверное впечатлѣніе на Ольгу Александровну. Особенно не понравился ей удушливый запахъ какой-то гари, поднимавшійся со взрытой, исковерканной мостовой.
Леонида жила на Сергіевской.
Бойкая, хорошенькая горничная, въ миніатюрномъ чепцѣ а la madame Angôt, отворила имъ дверь и чуть не бросилась на шею „барынѣ“.
— Здравствуй, здравствуй! осадила ее полу-шутя, полу-серьезно Леонида Павловна: ты, вотъ, посмотри-ка лучше, чтобы наши вещи не сломали. Есть письма, газеты? — Тамъ... у васъ въ комнатѣ.
— Voila une poste énorme! расхохоталась Леонида, подбросивъ на столъ двѣ или три газеты и розовую записочку, небрежно свернутую триугольникомъ. Это за все лѣто-то!? Ольга осмотрѣлась.
Не смотря на то, что хозяйка отсутствовала добрые три-четыры мѣсяца, квартирка была въ полномъ порядкѣ. По всему было видно, что въ разстановкѣ комнаты была сохранена та обдуманная небрежность, на которую способны только женщины „со вкусомъ“... Посмотрите на эту груду книгъ и нотъ, шикарно разсыпанныхъ у подножія высокаго столика, на которомъ стоитъ бюстикъ Антона Рубинштейна; посмотрите на это крошечное кресло, какъ будто случайно забытое передъ двумя, не особенно скромнаго содержанія, акварелями Зичи (садитесь, молъ, и любуйтесь!); посмотрите на этотъ изящный диванчикъ, брошенный какъ разъ такъ, что, лежа на немъ, вы может (если вы - барыня) позировать передъ играющимъ на пьянино; представьте ceбѣ только, какъ хорошо долженъ освѣщать эту
свѣтло -голубую комнату чайнаго“ цвѣта фонарикъ, кокетливо спускающійся съ покрытаго скульптурой потолка,—и отдайте справед
ливость хозяйкѣ: умѣетъ она жить; а, вѣдь, „по меблировкѣ ком
натъ - узнаются жильцы“. сказалъ поэтъ!
Ну! упала къ кресло Леонида: вы у меня... вы въ Питерѣ... Гдѣ вы хотите помѣститься? Могу вамъ отдать кабинетъ, могу и
эту комнату... У меня есть прехорошенькія ширмы, которыми мы отгородимъ уголокъ—и вы будете здѣсь какъ дома.
- Я, право, располагаюсь на васъ, сказала Ольга Александровна, которую начиналъ немного стѣснять весь этотъ шикъ, окружавшій Леониду: мнѣ кажется было бы удобнѣе спать...
— Хотите вмѣстѣ? Въ моей спальнѣ есть диванъ... Ты какъ думаешь, Наташа? адресовалась Леонида къ своей камеристкѣ.
— Лучше бы. сударыня, отвести имъ кабинетъ, отрѣзала та неособенно довольнымъ тономъ. Развѣ одно только: ходу особаго у ихъ не будетъ...
— О, это вздоръ! Зачѣмъ мнѣ отдѣльный входъ?
— Тогда—вопросъ рѣшенъ: кабинетъ отдается въ ваше безграничное распоряженіе, а мой рабочій столь и всякую штуку мы перетаскиваемъ, завтра же, сюда. Готовь постель, Наташа и...
Леонида не договорила.
— Давно принесено это письмо? вспыхнула она, пробѣжавъ валявшуюся на столѣ записку.
— Дня три... или четыре-съ...
— Однако—недурно! Olga, хотите ѣхать со мною —пить чай къ однимъ моимъ знакомымъ?
— Я очень рада, но... вы не устали? — Я-то!? Вотъ развѣ вы? — Я ничуть!
Такъ ѣдемте. Поймите—мнѣ очень интересно побывать у Полуяновыхъ...Леонида наклонилась къ уху Ольги Александровны и чуть слышно добавила:
— Здѣсь мой романъ...
(До слѣдующаго №)
Романъ Александра Доля. (Продолженіе, см. №№ 34-43.)
Книга вторая.
ПОБѢДИТЕЛЬНИЦА. III.
IV.
что она впервые будетъ сегодня ночевать въ отэлѣ... Швейцары бросились вынимать изъ пролетки извощика, ѣхавшаго за ними сзади, чемоданы и баулъ, который Леонида Павловна берегла „пуще глазъ“, потому что въ немъ было ея бѣлье....
— Ради Бога—тише! командовала она, стоя на подъѣздѣ: этотъ ящикъ непроченъ— Раздавится—и все полетитъ въ лужу....
— А развѣ тамъ соловьи? съострилъ какой-то франтикъ, нетвердыми шагами пробиравшійся по скользкому асфальту тротуара. Леонида пропустила его мимо себя и потомъ, громко крикнувъ: „свинья“! вошла въ двери. Ольга за нею.
Освѣдомившись, пѣтъ ли въ нумерѣ мышей, Леонида велѣла корридорной разбудить ихъ завтра пораньше, послала въ контору свою и Ольгину визитныя карточки и тотчасъ же улеглась въ постель:
— Я страшно устала, сказала она Ольгѣ, — да и вамъ совѣтую уснуть: завтра—опять вагонъ, станціи, вся эта эрунда... О, Гос
поди, — скоро ли мы доберемся до Петербурга! Спокойной ночи, милочка!
— Спокойной ночи!