Выставка картинъ въ Музеѣ бар. Штиглица.

НашЪ художественный сезонѣ начинается печалЬнЬімЪ явленіемъ—такЪ сказатЬ меморіалЬной вЬіставкой. Заурядная веіцЬ стараго мастера, которЬш прежде вЬіражалЪ вЪ своихЪ картинахЪ глубокое чувство, всегда дѣйст
вуетъ на меня какЪ старЬій, поросшій мхомЪ памятникъ сЪ кудрявой надписЬю, гдЪ пере
числяются заслуги прославляемаго лица. Это вЬізЬіваетЪ вЪ душЪ тоскливое чувство, какЪ воспоминаніе о давно минувшемЪ. ТѵтЪ неволЬно встаютЪ вЪ воображеніи образЬі не
возвратимаго прошлаго, чертЬі и мЬісли того, кого мЬі когда-то любили.
ВЬі видите иной разЪ вЪ картинѣ толЬко намеки на прошлое, вЬі чувствуете, вЪ от
дѢлЬнЬіхЪ мазкахЪ и вЪ общей композиціи, что это лишЬ отголосокЪ минувшаго, и рядомЪ с’Ь этимЪ сжимается сердце отЪ мЬісли, что собственно художника болЬше нѢтЪ. Факти
чески онЪ ясивЪ, но онЪ уже не представляетъ художественной едининЬі, онЪ болЬше ни
чего не даетЪ вашему чувству и новѣйшія его работЬі являются лишЬ воспоминаніемъ о прошломЪ.
Такой хѵдожникЪ, напр., какЪ Айвазовскій, создавшій массу могучихЪ по чувству ве
щей, не долженЪ бЬі бЬілЪ болѣе вЬіставлятЬ своихЪ карппшЪ. ОнЪ уже внесЪ вЪ искусство громаднЬій вкладѣ, всемірная слава, честЬ и богатство бЬіли ему за то награ
дой. ЗачѢмЪ же nopmnmb созданное прежде? А между тѢмЬ своими послѣдними вещами онЪ затемняетЪ тотЪ образЪ, вЪ которомЪ онЪ намЪ постоянно являлся, какЪ единственнЬій вЪ своемЪ родѣ маринистѣ. Если онЪ и подошелЪ кЪ натурѣ лишЬ со сторонЬі красотЬг, но эту красоту онЪ глу
боко чувствовалъ и умѢлЪ передавать такЪ, что зрителя захватЬівало это могучее движеніе творческой мЬісли.
Двѣ вещи Айвазовскаго на нЬінѢшней вЬіставкѢ и, особенно, «Пушкинѣ на берегу мо
ря»—это толЬко свид ЬтслЬство о бЬіломЪ мастерѣ и поэтѣ моря.
Айвазовскій лишЬ яркій и типичнЬій примѣрѣ кончившаго творитЬ художника. Но и всѢ почти его сотоварищи по настоящей вЬіставкѢ прояахяютЪ болѣе или менѣе рѣзкія чертЬі прекращенія творчества. ВсѢ они давно внесли свои вкладЬі вЪ русское искус
ство, всѢ они достойнЬі болЬшаго или менЬшаго уваженія, но нелЬзя не сознатЬся, что мЬі никогда не услЬшшмЪ отЪ нихЪ ни
чего новаго. СЪ каждЬімЪ годомЪ ихЪ картннЬі становятся болѣе и болѣе туманнЬіми намеками на бЬілЬія произведенія ихЪ мастерства.
Конечно, я говорю все это не вЪ укорѣ имЪ. Человѣкѣ не можетЪ сдѢлатЬ ничего сверхЪ своихЪ силѣ, но фактѣ угасанія твор
ческой мЬісли—печалЬнЬій фактѣ. И я говорю о немЪ сЪ болЬю, потому что любилЪ вещи этихЪ художниковъ, и до сихЪ порѣ любуюсЬ ими вЪ музеяхЪ, но, увЬг, старЬія ихЪ вещи и новЬія—это какЪ бЬі два полюса. СудЬба хорошо бЬі дѣлала, если бЪ истощала энергію художника іпотчасЪ послѣ его силь
нѣйшаго произведенія, но истощала бЬі такЪ, чтобЪ художникѣ совсѢмЪ оставилъ свою спеціалЬностЬ.
Многіе жалѢютЪ о ранней смерти Пушкина и Лермонтова, но, кто знаетЪ, сЪ го
дами ихЪ чувства и страсти уходплнсЬ бЬі и они начали бЬі творитЬ по старому шаблону,—чѢмЪ, понятно, значительно испортили бЬі ту цѢлЬностЬ впечатлѣнія, кото
рую мЬі испЬітЬіваемЪ теперЬ. ЕстЬ, конечно,
личности, для которЬіхЪ не существуетъ старости, какЪ, напр., Л. Н. Толстой, но на то онЪ и Левѣ Толстой, т. е. единица изЪ десятковЬ милліоновъ.
ОЬітЬ можетЪ, вЬіставка, о которой мЬі говорпмЪ, производитъ такое печалЬное настроеніе, потому таю, пожалуй, участники