Это замѣчательно красиво; еще не менѣе торжественно: (окружная грамота 1669 г.).
— «Яко при благочестивѣйшемъ и равноапостольномъ царѣ Константинѣ и по немъ бывшихъ царехъ правовѣрныхъ церковницы, изряднѣе же клиросъ веліею честью почитаеми бяху, со сигклитомъ царскимъ и прочіими благородными равен
ство почитанія повсюду пріимаху, тако въ нашей царстей православной державѣ иконъ святыхъ писатели тщаливіи и честніи, яко истинные церковнаго благолѣпія художницы да почтутся, всѣмъ прочіимъ предсѣданіе художникомъ да воспріимутъ и... перомъ писателемъ да предравенствуютъ; достойно бы есть отъ всѣхъ почи
таемыя хитрости художникамъ почитаемымъ быти... Толико убо отъ Бога, отъ церкви и отъ всѣхъ чиновъ и вѣковъ міра почтеннаго дѣла художницы въ рѣсноту почитаеми да будутъ;... вся вышерѣченная въ сей грамотѣ нашей царстѣй не преступно хранима и блюдома будутъ выну»...
Какъ хорошо! Какое красивое и великое дѣло чувствуется за этими словами. Какой подъемъ, размахъ и проникновеніе! Но преступили царскую «непреступнуюграмоту. Далеко отошли. Даже стыдимся иконы. Наши иконы, наши церковные за
казы полны безпросвѣтными буднями. Проникновенность закрылась шаблономъ канона и то какого то не настоящаго канона — сурово торжественнаго, а тоже маленькаго и будничнаго, такого же ненужнаго, какъ ненужно намъ сейчасъ и все искусство и вся религія. Ни хорошаго, ни худого. Сѣрая вѣра, сѣрое воображеніе и блескъ ризъ и окладовъ не свѣтитъ среди сѣрой какой то ненужности и неискренности.
Насколько предписано обязательными правилами, учимся мы знать церковное письмо. Мы твердимъ—сколько морщинъ должно быть на лбу Спаса, сколько волос
ковъ въ бородѣ Николая, твердимъ много словъ мертвыхъ для насъ и за ними теряется общее обаяніе иконы, мельчаетъ впечатлѣніе, забывается — въ чемъ доступъ живописи къ лучшимъ нашимъ запросамъ. Какъ и во всей жизни, не обнимая общаго, спасеніе ищемъ мы въ мелочахъ.
Остаются только малые остатки чудесной старинной работы. Пусть они не погибнутъ; страшно имъ разрушеніе, но еще страшнѣй поновленіе. Пусть эти ос
татки напомнятъ всѣмъ близкимъ украшенію иконъ и церквей о забытыхъ славныхъ задачахъ. Пусть эти близкіе дѣлу, даже если сами не чувствуютъ красивое, хоть на слово повѣрятъ въ прелесть старой иконы, въ красоту общаго стѣнописи и не по
тому, что она древняя, а потому, что въ ней много истиннаго художества, много въ ней истинныхъ путей. Трудно идти этой дорогой; множайшіе не поймутъ и осу
— «Яко при благочестивѣйшемъ и равноапостольномъ царѣ Константинѣ и по немъ бывшихъ царехъ правовѣрныхъ церковницы, изряднѣе же клиросъ веліею честью почитаеми бяху, со сигклитомъ царскимъ и прочіими благородными равен
ство почитанія повсюду пріимаху, тако въ нашей царстей православной державѣ иконъ святыхъ писатели тщаливіи и честніи, яко истинные церковнаго благолѣпія художницы да почтутся, всѣмъ прочіимъ предсѣданіе художникомъ да воспріимутъ и... перомъ писателемъ да предравенствуютъ; достойно бы есть отъ всѣхъ почи
таемыя хитрости художникамъ почитаемымъ быти... Толико убо отъ Бога, отъ церкви и отъ всѣхъ чиновъ и вѣковъ міра почтеннаго дѣла художницы въ рѣсноту почитаеми да будутъ;... вся вышерѣченная въ сей грамотѣ нашей царстѣй не преступно хранима и блюдома будутъ выну»...
Какъ хорошо! Какое красивое и великое дѣло чувствуется за этими словами. Какой подъемъ, размахъ и проникновеніе! Но преступили царскую «непреступнуюграмоту. Далеко отошли. Даже стыдимся иконы. Наши иконы, наши церковные за
казы полны безпросвѣтными буднями. Проникновенность закрылась шаблономъ канона и то какого то не настоящаго канона — сурово торжественнаго, а тоже маленькаго и будничнаго, такого же ненужнаго, какъ ненужно намъ сейчасъ и все искусство и вся религія. Ни хорошаго, ни худого. Сѣрая вѣра, сѣрое воображеніе и блескъ ризъ и окладовъ не свѣтитъ среди сѣрой какой то ненужности и неискренности.
Насколько предписано обязательными правилами, учимся мы знать церковное письмо. Мы твердимъ—сколько морщинъ должно быть на лбу Спаса, сколько волос
ковъ въ бородѣ Николая, твердимъ много словъ мертвыхъ для насъ и за ними теряется общее обаяніе иконы, мельчаетъ впечатлѣніе, забывается — въ чемъ доступъ живописи къ лучшимъ нашимъ запросамъ. Какъ и во всей жизни, не обнимая общаго, спасеніе ищемъ мы въ мелочахъ.
Остаются только малые остатки чудесной старинной работы. Пусть они не погибнутъ; страшно имъ разрушеніе, но еще страшнѣй поновленіе. Пусть эти ос
татки напомнятъ всѣмъ близкимъ украшенію иконъ и церквей о забытыхъ славныхъ задачахъ. Пусть эти близкіе дѣлу, даже если сами не чувствуютъ красивое, хоть на слово повѣрятъ въ прелесть старой иконы, въ красоту общаго стѣнописи и не по
тому, что она древняя, а потому, что въ ней много истиннаго художества, много въ ней истинныхъ путей. Трудно идти этой дорогой; множайшіе не поймутъ и осу