Идея противопоставления кулака-кровососа-«гуманному» фабриканту («Каменотесы»), декламационнолиберальное рассуждение на тему «честь» и «день
ги» («Честь»), «казенная религия» и—взятый на прокат у Ибсена добрый пастор («Родина»). Все это елей на душу жаждущего «всеобщей спра
ведливости» мелко буржуазного демократа. Но, конечно,—ни шагу дальше. Ведь недаром Гауптман вскоре после своих «Ткачей» должен был несколько раз выступать в печати и успокаивать «общественное мнение» разъяснением, что «Ткачи
только трагедия голода и сострадания—не больше. И то получил «амнистию» лишь после «Потонувшего колокола».
«Рассчетливый» Зудерман такой «промашки» не дал бы. И может быть поэтому часть немецкой прессы ставила Зудермана даже выше Гауптмана. Конечно, для этого, надо быть либо слепым, либо пристрастным. Зудерман — только счастливый эпигон, умело и расчет
ливо разбавивший в наследии старого крупицы нового, а Гауптман создатель целой школы, к которой примыкал и быстро ориентирующийся Зудерман. Но неменьшая ошибка—пройти мимо Зудермана, отделаться пренебрежительным «манием руки». Как ни относиться к художествен
ной ценности его драм, они и арифметически заметный факт, игнорировать который историк не имеет права, и несомненно в условиях своего вре
мени и места несли все же идею демократического протеста. И, следовательно были явлением посту
пательным, прогрессивным. Мы отлично умеем сейчас проанализировать и установить классовую природу их протеста. Это правда. Но тем же ана
лизом мы должны установить, что и Гауптман и Зудерман сигнализировали симптомы загнивания, разложения немецкого бюргерства, и объек
тивно во многом смывали грим мещанского благополучия и фарисейства. Какова-бы ни была «борьба в душе» Гауптмана а все же его «Ткачи» не могли не вызвать в зрителе возмуще
ния существующим порядком, не могли не револю
ционизировать зрительного зала. Недаром и часть пьес Зудермана задерживалась немецкой цен
зурой («Гибель Содома» «Иоанн Креститель» и др.). Такова должна быть наша объективно-историческая (вернее социологическая) точка зрения на драматургию Зудермана и ее значение.
На сцене русского театра пьесы Зудермана занимали очень большое место, а некоторые, как например, «Огни Ивановой ночи» изредка и сей
час еще попадают на провинциальную афишу. Из них «Родина» (в других переводах «Отчий дом», «Магда») считалась даже классической в репертуаре «героинь» после того, как ее сыграла Дузе. Ею «козыряли»—открывали сезон, ставили в бенефис. Скучноватая сама по себе, она действительно давала большой простор штампованным приемам и «переживаниям» театральной героини. После «Родины», пожалуй по объему успеха шла комедия «Бой бабочек». Интересно отметить, что в Германии успех этой пьесы был весьма и весьма скро
мен. У нас же имело значение одно привходящее обстоятельство—центральную женскую роль в «Бое бабочек», девочку Рози, блестяще играла Ко
м и с с а р ж е в с к а я. Спектакль этот выдержал огромное количество представлений в б. Александ
ринском театре. И вызвал даже, как об этом сообщают мемуаристы, язвительное замечание Савиной о превращении сцены Александринского театра в детский сад. Конечно, и бесчислен
ные Комиссаржевские на местах не замедлили включить «Бой бабочек» в свой репер
туар. В первый раз русская публика познакомилась с пьесами Зудермана весною 1891 года во время гастролей Поссарта. Он привез «Честь». Зи
мой того же года «Честь» поставил в театре Корша в свой бенефис Киселевский. Это был первый спектакль Зудермана на русской сцене.
ЭМ. БЕСКИН.
Кадр из германской фильмы „Ткачи . Инсценировка пьесы Г. Гауптмана того же названия.
Э. Дузэ в роли Магды в „Родине Зудермана.