НЕСЧАСТНЫЕ.

Маленькое зеркальце соскользнуло со стола, упало на диванъ и я перехва
тилъ его, когда оно почти коснулось пола.
— Ой! — слабо вскрикнула Нина, закрывъ глаза.
— Что съ тобой? — спросилъ я, осторожно касаясь ея руки.
Она медленно отвела руку и испуганно оглядѣла комнату.
— Зеркало... Оно цѣло?..
— Да... Въ чемъ дѣло... Зеркало цѣло... но почему ты поблѣднѣла?
Она слабо улыбнулась, крѣпко сжала мою руку и тихо отвѣтила:
— Нѣтъ, такъ просто...
Блѣдная, она счастливо улыбалась и глаза ея ярко блестѣли.
— Просто такъ... Это ужасно хорошо... Ужасно... Ты не знаешь, что это значитъ, когда разобьется зеркало?..
Я поцѣловалъ ея крошечные пальцы и сказалъ, что это вздоръ. Зер
кало у меня маленькое, оно сильно покоробилось и если бы я разбилъ его, то это было бы только къ луч
шему, потому что я купилъ бы себѣ новое.
— А то вѣдь иначе я никогда не соберусь, ты меня знаешь!
Она крѣпко сжимала мою руку и говорила:
— Гдѣ-то тамъ тебѣ готовится боль
шое несчастье... Ужасное... Оно крадется къ намъ... Сторожитъ тебя, но оно не догонитъ, не коснется тебя, потому что самаго страшнаго не случится!..
Я подошелъ къ окну и взглянулъ на улицу. Внизу судорожно дышалъ вечернею жизнью городъ. Гудѣли, то злорадно, то испуганно моторы, меланхолически перезвякивались равнодушные трамваи, толпы народа кружились, захваченныя свѣтомъ вечернихъ огней.
Чужая жизнь катилась внизу и вздохи ея, долетали въ комнату пя
таго этажа, какъ жалобные стоны, или заглушенныя рыданія...
И вотъ, гдѣ-то тамъ, невѣдомая и жуткая идетъ моя скорбь, мое больное горе... Быть можетъ, смерть...
Здѣсь ровнымъ свѣтомъ облилъ абажуръ ряды знакомыхъ книгъ, тѣ же лиловатыя пятна легли на диванѣ и попрежнему загадочно-печально улыбается съ книжнаго шкафа бюстъ Сократа.
А у Нины сегодня бархатная кофточка съ бѣлымъ воротничкомъ, на которомъ вышиты васильки.
Какъ-то подчеркнуто просто и ужасно мило...
— Гдѣ-то тамъ тебя сторожитъ большое несчастье... Какой вздоръ! Пусть-ка оно попробуетъ допрыгнуть
до пятаго этажа, гдѣ бюстъ Сократа, ряды знакомыхъ книгъ и васильки на воротничкѣ Нининой кофточки...
Нина говоритъ, что уже все прошло, что все хорошо опять и она можетъ продолжать...
— Я слушаю...
Милыя, волнующія слова...
Les sanglots longs Des violons
De l’automne Blessent mon coeur D’une langeur
Monotone.
О тихая печаль, которая ранитъ сердце благоговѣйной, молитвенной нѣжностью!..
А, когда закрыта книга, какъ-то странно перевоплотились слова Верлэна въ безгрѣховныя объятія, въ поцѣлуи, которые иногда сами стихи.
— Я люблю твои васильки...
— Да?.. А ты знаешь, я не хотѣла ихъ показывать тебѣ... Я думала, что ты назовешь это шаблономъ!..
Глупая дѣвочка, эта Нина... Вѣдь эти васильки на ея воротничкѣ...
Когда она подошла къ піанино, я загадалъ: что сыграетъ.
«Осенняя пѣсня» Чайковскаго— простая, тихая, но ее нельзя не любить.
— Хорошо? — спрашиваетъ Нина,
обернувшись ко мнѣ.