— Вы — строгая! Можетъ быть, на самомъ дѣлѣ эта дама совсѣмъ не такая, какъ вы думаете.
— Я не знаю, можетъ быть. Я вижу только, что изобразилъ худож
никъ, какъ онъ ее видѣлъ, а какая она на самомъ дѣлѣ я не знаю, да это и не важно. Такъ какъ картина прекрасна, она останется навсегда та
кою, вульгарною позеркой. А сама эта дама, Богъ съ ней! Умретъ она, — и кто о ней вспомнитъ? Только близкіе.
— Боже мой, какія у васъ мрачныя мысли!
— Ну, поѣдемте, Сережа: пора завтракать; мама будетъ сердиться, если мы опоздаемъ.
Они ушли съ легкимъ сердцемъ куда-то завтракать, гдѣ ихъ ждала мама, а Феофанія Яковлевна все си
дѣла у окна, словно не видя уже другихъ посѣтителей, которые проходили мимо, останавливаясь на минуту, двѣ, передъ «женщиной съ зонтикомъ». Весеннее солнце больно припекало ей затылокъ и сквозь раскры
тую въ сосѣдней залѣ форточку было слышно, какъ ворковали голуби. Выждавъ, когда передъ картиной никого не было, Фанни вплотную подошла къ ней и, нахмурясь, долго смо
трѣла на даму, поднявшую красный бокалъ.
2.
Дмитрій Петровичъ съ такимъ эгоистическимъ нетерпѣніемъ ожидалъ, когда вернется съ выставки Фанни, что даже не замѣтилъ, какъ блѣдна и непохожа сама на себя была вернувшаяся.
— Ну какъ? Видѣла? Много народа? Не правда ли не дома, въ офиціальномъ, такъ сказать, мѣстѣ кар
тина имѣетъ совсѣмъ другой видъ?— говорилъ онъ, не дожидаясь отвѣтовъ и не помогая дѣвушкѣ раз
дѣться. Впрочемъ, она, повидимому, и не собиралась снимать пальто и
шляпы, даже не подняла вуалетки, изъ-подъ которой странно блестѣли блуждающіе глаза.
— Теперь у меня колоссальный планъ большой картины и вы поможете мнѣ его разработать. Если бы вы знали, какъ я вамъ благодаренъ,
какъ люблю васъ, Фанни. Но что съ вами? Отчего вы молчите и вообще какая-то странная?
— Вы меня совсѣмъ не любите!— тихо и горестно сказала дѣвушка.
— Т.-е. какъ это не люблю?
— Вы меня совсѣмъ не любите!— повторила еще разъ Феофанія Яко
влевна и вдругъ заплакала. Рындинъ казался упавшимъ съ неба. Нако
нецъ, Фаина разсказала о случаѣ на выставкѣ.
Художникъ вспылилъ.
— Мало ли на свѣтѣ идіотовъ! Охота обращать вниманіе на ихъ слова!
— Дѣло въ томъ, что я потомъ сама долго смотрѣла и нашла, что эти идіоты были совершенно правы. Я тамъ изображена противной кривлякой.
— Но почему, почему? Въ чемъ это видно? Что вы приподняли бо
калъ съ виномъ и красный бликъ на
рукѣ?.. Но мы же вмѣстѣ придумали эту позу и намъ она казалась очень красивой... въ чемъ же?
Рис. Н. И. Кравченко.
Пастухъ.
— Я не знаю, можетъ быть. Я вижу только, что изобразилъ худож
никъ, какъ онъ ее видѣлъ, а какая она на самомъ дѣлѣ я не знаю, да это и не важно. Такъ какъ картина прекрасна, она останется навсегда та
кою, вульгарною позеркой. А сама эта дама, Богъ съ ней! Умретъ она, — и кто о ней вспомнитъ? Только близкіе.
— Боже мой, какія у васъ мрачныя мысли!
— Ну, поѣдемте, Сережа: пора завтракать; мама будетъ сердиться, если мы опоздаемъ.
Они ушли съ легкимъ сердцемъ куда-то завтракать, гдѣ ихъ ждала мама, а Феофанія Яковлевна все си
дѣла у окна, словно не видя уже другихъ посѣтителей, которые проходили мимо, останавливаясь на минуту, двѣ, передъ «женщиной съ зонтикомъ». Весеннее солнце больно припекало ей затылокъ и сквозь раскры
тую въ сосѣдней залѣ форточку было слышно, какъ ворковали голуби. Выждавъ, когда передъ картиной никого не было, Фанни вплотную подошла къ ней и, нахмурясь, долго смо
трѣла на даму, поднявшую красный бокалъ.
2.
Дмитрій Петровичъ съ такимъ эгоистическимъ нетерпѣніемъ ожидалъ, когда вернется съ выставки Фанни, что даже не замѣтилъ, какъ блѣдна и непохожа сама на себя была вернувшаяся.
— Ну какъ? Видѣла? Много народа? Не правда ли не дома, въ офиціальномъ, такъ сказать, мѣстѣ кар
тина имѣетъ совсѣмъ другой видъ?— говорилъ онъ, не дожидаясь отвѣтовъ и не помогая дѣвушкѣ раз
дѣться. Впрочемъ, она, повидимому, и не собиралась снимать пальто и
шляпы, даже не подняла вуалетки, изъ-подъ которой странно блестѣли блуждающіе глаза.
— Теперь у меня колоссальный планъ большой картины и вы поможете мнѣ его разработать. Если бы вы знали, какъ я вамъ благодаренъ,
какъ люблю васъ, Фанни. Но что съ вами? Отчего вы молчите и вообще какая-то странная?
— Вы меня совсѣмъ не любите!— тихо и горестно сказала дѣвушка.
— Т.-е. какъ это не люблю?
— Вы меня совсѣмъ не любите!— повторила еще разъ Феофанія Яко
влевна и вдругъ заплакала. Рындинъ казался упавшимъ съ неба. Нако
нецъ, Фаина разсказала о случаѣ на выставкѣ.
Художникъ вспылилъ.
— Мало ли на свѣтѣ идіотовъ! Охота обращать вниманіе на ихъ слова!
— Дѣло въ томъ, что я потомъ сама долго смотрѣла и нашла, что эти идіоты были совершенно правы. Я тамъ изображена противной кривлякой.
— Но почему, почему? Въ чемъ это видно? Что вы приподняли бо
калъ съ виномъ и красный бликъ на
рукѣ?.. Но мы же вмѣстѣ придумали эту позу и намъ она казалась очень красивой... въ чемъ же?
Рис. Н. И. Кравченко.
Пастухъ.