Казаки-кочевники на земляных работах поражают своей неприспособленностью.
„Действуют они лопатой неумело, как-то слишком перегибаясь и высоко вскидывая землю.
— Стой, товарищ! — останавливает одного безусого казака десятник. — Этак ты, пожалуй, спинной хребет сломаешь. Дай-ка лопату. Во г как надо работать.
— Никогда не знаешь, сколько сегодня встанет на работу,—продолжает десятник. — Вчера записались, а сегодня уходят, не понравилось, тяжело.
Такая встреча города с деревней (кочевой, конечно) реальна.
Коротко говоря, Зинаида Рихтер, хотя у нее еще и не мало беллетристических штампов и просто серостей, хорошо видит вещь и ее назначение, отсеивает достоверное от недостоверного, правильно использует высказанное мнение, протокол, цифры, ведомственный материал.
Этому правильному использованию материала у нее могут и должны поучиться и Пильняк и Гладков. Она больше в фокусе газеты, чем иные из фокусников слова.
У Ленинграда есть театры и в театрах этих своя театральная инерция, в меру затхлая, в меру корректная, в меру „созвучная .
В Ленинграде есть унылый холодный и полупустой особняк, называемый Домом печати. В особняке этом работает театр Игоря Терентьева.
Этого театра центровые ленинградцы не знают, так же, как они не знают великолепного строительства своих рабочих окраин.
От этого театра ленинградская театральная критика либо ядовито отфыркивается, либо, что еще ядовитее, отмалчивается.
Понятно.
На фронте сегодняшнего благонамеренного середнячества нашей театральной жизни терентьевский театр оказывается чуть ли не единстве иным задирой, выдумщиком и смельчаком.
А быть задирой трудно в атмосфере, насыщенной нарочитой патетикой, т. е. пафосом, выродившимся в сталь,— „стиль патетик .
Терентьева, буффона и пародиста, я видел в „Ревизоре . В одну эту вещь вложено веселой выдумки больше, чем все остальные ленинградские режиссеры способны выдавить из себя втечение года.
Когда Хлестаков чуть не на полузевке нехотя отвечает на грубость Осипа „как ты смеешь ; когда в пьяном виде, забравшись на диван он тычется носом в городничихин бок и врет без всякого энтузиазма, почти засыпая,—я вижу Хлестакова, театрально-выдуман
ную фигуру, которая вот уже 80 лет врет не слезая с театральных подмостков и это вранье надоело Хлестакову хуже зевоты.
Высоким мастерством выдумки поражает финал. „Приехавший по именному повелению ревизор оказывается тем же Хлестаковым,
он проходит вдоль окаменелой группы и произносит финальную ремарку Гоголя, своеобразно конферируя немую сцену и превращая
Перегибайте палку!С. Третьяков
„Действуют они лопатой неумело, как-то слишком перегибаясь и высоко вскидывая землю.
— Стой, товарищ! — останавливает одного безусого казака десятник. — Этак ты, пожалуй, спинной хребет сломаешь. Дай-ка лопату. Во г как надо работать.
— Никогда не знаешь, сколько сегодня встанет на работу,—продолжает десятник. — Вчера записались, а сегодня уходят, не понравилось, тяжело.
Такая встреча города с деревней (кочевой, конечно) реальна.
Коротко говоря, Зинаида Рихтер, хотя у нее еще и не мало беллетристических штампов и просто серостей, хорошо видит вещь и ее назначение, отсеивает достоверное от недостоверного, правильно использует высказанное мнение, протокол, цифры, ведомственный материал.
Этому правильному использованию материала у нее могут и должны поучиться и Пильняк и Гладков. Она больше в фокусе газеты, чем иные из фокусников слова.
У Ленинграда есть театры и в театрах этих своя театральная инерция, в меру затхлая, в меру корректная, в меру „созвучная .
В Ленинграде есть унылый холодный и полупустой особняк, называемый Домом печати. В особняке этом работает театр Игоря Терентьева.
Этого театра центровые ленинградцы не знают, так же, как они не знают великолепного строительства своих рабочих окраин.
От этого театра ленинградская театральная критика либо ядовито отфыркивается, либо, что еще ядовитее, отмалчивается.
Понятно.
На фронте сегодняшнего благонамеренного середнячества нашей театральной жизни терентьевский театр оказывается чуть ли не единстве иным задирой, выдумщиком и смельчаком.
А быть задирой трудно в атмосфере, насыщенной нарочитой патетикой, т. е. пафосом, выродившимся в сталь,— „стиль патетик .
Терентьева, буффона и пародиста, я видел в „Ревизоре . В одну эту вещь вложено веселой выдумки больше, чем все остальные ленинградские режиссеры способны выдавить из себя втечение года.
Когда Хлестаков чуть не на полузевке нехотя отвечает на грубость Осипа „как ты смеешь ; когда в пьяном виде, забравшись на диван он тычется носом в городничихин бок и врет без всякого энтузиазма, почти засыпая,—я вижу Хлестакова, театрально-выдуман
ную фигуру, которая вот уже 80 лет врет не слезая с театральных подмостков и это вранье надоело Хлестакову хуже зевоты.
Высоким мастерством выдумки поражает финал. „Приехавший по именному повелению ревизор оказывается тем же Хлестаковым,
он проходит вдоль окаменелой группы и произносит финальную ремарку Гоголя, своеобразно конферируя немую сцену и превращая
Перегибайте палку!С. Третьяков