материалистической точке зрения подходит к общественным явлениям биологически. а не социалистически и упускает из виду их экономические и социальные корни.
Оно может быть мистичным (таков Гюисманс), когда художник находится во вражде с разумом и уходит в потусторонний мир.
Оно может быть импрессионистичным, когда художники этого на
правлення ограничивают свое внимание областью ощущений, проявляя равнодушие к чувству и мыслям.
Оно может быть идеалистичным, что свойственно кубистам, которые устами Глейза и Метцэнжэ утверждают: „Нет ничего реального вне нас“ и ищут существенное только в своей личности.
И так далее.
В конце-концов искусство для искусства превращается в „искусство для денег“. К социали
стическому искусству.
Буржуазный строй гибнет.
Гибнет и его искусство., Отсюда неизбежный вывод: „всякий, сколь
ко-нибудь значительный художественный талант в очень большой степени увеличивает свою силу, если проникается вели
кими освободительными идеями нашего
времени“. И, действительно, „теперь переходит к пролетариату часть буржуазии, именно буржуа - идеологи, которые воз
высились до теоретического понимания всего хода исторического движения“.
Куда же идет искусство?
Социализму чуждо искусство для искусства.
Чужд ему и „узкий утилитаризм, близкий родственник своекорыстия“. Но „иное дело — личная польза“, и „иное — польза обществениая“.
Таков именно дух социалистического искусства. В. Т.
Режиссер РУДИН.
Грига (в деревянных сабо) и на бис лихой „матлот“ в мужском матросском костюме, так выгодно обтягивающим фигуру. В норвежском барышня отнимала конфекты у подруги и в заключение целовалась. Изображая матросика, стреляла глазами и тянула воображаемый канат.
В тяжелое время 18—20 г.г. барышня была приписана на паек к военным культпросветам. Иногда ко всем зараз, и ее развозили по казармам, как приказ по гарнизону.
Потом пошла полоса полевения. Началось это гимнастикой. Барышня ходила вся кульбитая, в синяках, и поговаривала о „свободном теле“. Узкие, в талию, кор
сажи заменил „свободный греческий хитон. а вместе с ним началось босоножие. Барышня уже стеснялась слова „студия“ и авторитетно внушала:
— У нас не студия. У нас — Мастерская Дифференциального Балета имени Пантелея Дебюсси... Это разница...
Но время шло, и „свободное тело“ превращалось в „обнаженное“. Из костюма на барышне остались только трусики и грудобрюшная преграда. Теперь барышня ходила особенно бойко и на всех „чистках“ бросала:
— Простите... Я только что от станка... — ?!
— Ну, да! Вы думаете легко работать у балетного стайка...
Последние два года прошли именно так. Мы все могли ожидать, что от „обнаженного тела“ барышня перейдет к об
наженному скелету. Это было бы так интересно!
И вдруг — на тебе.
Барышни больше нет.
Мир праху ее! В. АРДОВ.
P. S. По некоторым сведениям бывшая балетная барышня сейчас густо пошла в кино-студия. Ничего не поделаешь: закон сохранения энергии.
В. А.