нужен ли режиссер?

Т.

Билль-Белоцерковский (в № 7 «Современного Театра») от имени «драматургов современной эпохи» категорически заявляет, что режиссер для театра — это «застарелое, мертвящее наследиепрошлого и в будущем он должен исчезнуть вовсе.
Если ставить вопрос в такой абстрактной пло
скости, то можно сказать с тем же правом: мы, зрители современной эпохи, считаем современного драматурга — наследием прошлого
и надеемся, что театр скоро обойдется без этого «посред
ника». Актер и режиссер сами будут импровизировать или соз
давать пьесу, «созвучную», (как говорится), времени.
Эта гипотеза столь же вероятна, как и гипотеза Белоцерковского.
Но лучше оставим эту абстрактную постановку и мечты «драматурга эпохио театральном будущем. Что конкретное ставится в вину режиссеру современного театра?
Принципиальный подход т. Белоцерковского состоит в том, что режиссер — это «посредник», это — «розничник», а так как «частника уже взяли в оборот», то, очевидно, скоро «уберут» и режиссера.
Повидимому, т. Белоцерковский забыл или спутал некоторые элементарные вещи. Частника убирают вовсе не потому, что он посредник, а по другим причинам, и, мало того, на его место ста
вят другого по средника кооперацию. Так что исчезновение частника вовсе не
есть исчезновение посредника, а его замена. Мало того, сравнивать режиссера с «частником»,
т.-е. с представителем того экономического уклада, который враждебен нашему строю, значит проявить не только экономическую, но и политическую... ну, близорукость, что ли.
Конечно, есть режиссеры, нам не очень-то сочувствующие (как есть драматурги, актеры, инженеры, крестьяне и т. д.), но при чем же тут
сама работа режиссеров, как таковых? Вместо принципиальной постановки вопроса у т. Белоцерковского получился лишь злобный, малотолковый выпад.
Чо что же все-таки ставится в вину режиссеру? Он самовластен, он «старается показать свое лицо», он действует «нажимом» и пр. и пр. Здесь добавляется, что это самовластие пошло от Мейер
хольда. Т. Биллю следует прочесть хотя бы книгу
Станиславского, чтобы элементарные вещи знать из истории режиссуры. У Станиславского он бы мог найти, например, его заявление о том, что
деспотизм режиссера («самовластье») появилось с эпохи Художественного театра.
Чо что такое, собственно, самовластье? Если это самодурство — это плохо, конечно. Если это творческое, властное (а творчество — властно) руководство постановкой (т.-е. синтезом работы
актера, драматурга, художника и многих других)— то разве может быть какая-либо организующая,
большая работа без такой центральной воли? Конечно, нет.
Разумеется, можно сказать, что лучше, если этот центр руководства будет коллективным. Да,
лучше. К этому мы, вероятно, придем. Об этом мне приходилось не мало и давно уже писать. Чо такое коллективное руководство вещь очень деликат
ная, оно создается годами и десятилетиями. К нему нельзя сразу прыгнуть.
Но т. Билль не кончил своих доводов против режиссера. Режиссер переделывает даже (даже!..) классиков. Увы — мне пришлось быть еще в 1918—19 г.г. инициатором лозунга «переделывайте пьесы» (и классиков в том числе).
Не буду повторять своих доводов — они есть и в моей книге. Скажу только, что без известной переработки никогда и нигде не шла ни одна пьеса в мире: а мы на десятом году советской
власти все-таки не испугаемся переделать и Шекспира и Пушкина — и любого из современных авторов — чтобы сделать их близкими нашему времени.
Чо режиссер «искажает пьесы в ущерб современности». Если это так — это плохо. Чо пока что, больше примеров, что драматурги не дают пьес, нам близких. Конечно, есть режиссеры, даже из революционных пьес делающие что-то совсем другое. Чо т. Биллю почему-то не пришел на ум ни один театр, где это делается, и он обрушивается на театр, стоящий на левом фланге. Его довод получает какой-то личный характер.
Режиссер не знает быта революции, быта рабочих и пр. и пр. Да, некоторые не знают, как плохо его знают и некоторые драматурги. Но разве это довод против надобности режиссуры? Можно вообще сказать — у нас много плохих режиссеров, но это не значит, что режиссеров не надо вовсе. Это значит, — надо принять меры к подготовке режиссерской смены.
Драматурги «знают эпоху» и «выражают стремление эпохи», а у режиссеров лишь «чванливая самоуверенность». А разве нет самоуверенности и весьма чванливой в заявлениях некоторых драматургов, хотя бы о том, что они «выразители эпохи». И — увы — упрек о чванстве
Ленин направлял именно по адресу некоторых товарищей, которые тоже — «отражали эпоху».
Из аргументации т. Белоцерковского как будто получается, что режиссер вреден и не нужен, но «увы, оказывается, что «истинным режиссером должен стать сам автор». Значит, институт режис
суры в конце концов остается? Чо в таком случае вопрос: а какие данные имеет автор, чтобы быть режиссером? Сколько лет он работал
в театре? В качестве кого? Знает он технику сцены, технику актера? Знаком ли он с историей
театра? Знает ли он принцип театральной игры? Изучил ли он многоразличные дисциплины, связанные с искусством театра?
Если он на сцене не диллетант, а работник, имеющий долгие годы учебы, он может оказаться не только драматургом, но и талантливым режиссером. Всякий драматург может охотно про
цитировать примеры Шекспира (если принять традицию), Мольера, Гете и еще нескольких не
многих. Но это будут единицы. А общее правило таково — если современный драматург пишет сносные пьесы — и прекрасно. Пусть он совершен
ствуется в своей профессии, пусть станет поближе к театру и его повседневной работе — но пусть он не думает чванливо, что профессия актера и режиссера не требует большой, трудной и слож
ной учебы и что в деле театра он, драматург, много смыслит. Чаще всего — увы — он смыслит в театре очень, очень мало.
И если сейчас режиссер «подавляет» драматурга, то вовсе не из-за самовластия, а потому, что режиссер больше знает в театре, имеет боль
ший опыт, и часто большую художественную культуру и силу творческой фантазии.
Новым драматургам, даже если они считают себя выразителями эпохи, весьма не мешает осно
вательно поучиться у наших левых режиссеров, от которых они хотят отмахнуться.