Рис. К. РОТОВА


СЛЕЗАЙ — ПРИЕХАЛИ!


В ПОМОЩЬ МАССОВОМУ ЗРИТЕЛЮ
ИЗДАТЕЛЬСТВО Теа-Кино-Печать в помощь массовому зрителю выпускает про
граммы и либретто спектаклей Москвы и Ленинграда. Вот несколько примеров, иллюстрирующих эту работу.
Программа к спектаклю московского Камерного Театра «Негр» отмечает:
«КАРТИНЫ: 1-я. Лет 15 тому назад.2-я—лет 8 спустя. 3-я—через два года».
Не только рядовой зритель, но и спрошенный нами научный работник математического факультета 1-го МГУ затруднил
ся ответить на вопрос: какой это будет срок — через два года после восьми лет спустя пятнадцать лет тому назад.
Ленинградский выпуск программ обогащен такого рода сообщением:
«Д Е М О Н
фантастическая опера в 3д., муз. А.Г.Рубинштейна.
Действующие лица: Демон.
Тамара, его дочь».
До сих пор родственники лиц демонического происхождения исчерпывались чортовой бабушкой; чортова дочка, таким образом, есть открытие из области демонологии, совершонное непосредственно ленинградским отделением Теа-Кино-Печати.
А вот как изложено содержание оперы «Садко» в московских программах»:
«Молодой гусляр Садко, певец-профессионал, популярный на «братчинах» (боярские пир
шества в складчину), но имеющий какие-то связи с какимито низами, обличает мещан
скую жизнь новгородских купцов. Разорвав с ними. Садко (как «мелкобуржуазный интеллигент») разочаровывается во
обще в людях, бросает свою «мещанку» жену — и удаляется к Ильмень-озеру, объявив, что отныне будет складывать песню только Ильмень-озеру (сво
его рода теория «искусство для искусства»). Здесь он входит в связь с подводным царством, у него завязывается роман с дочерью морского царя, Волховой».
К сожалению, это либретто не отмечает, что в опере мало отражена работа широ
кой подводной общественности в морском царстве и переход трудящихся русалок к многоводью.
Либретто «Пиковой дамы» в тех же «Программах» заканчивается следующей фразой в стиле римских классиков:
«Герман галлюцинирует и закалывается».
Но еще интереснее описана судьба этого персонажа в отдельной брошюре о той же опере. Вводная часть брошюры (она пред
шествует дословному изложению текста оперы) указывает:
«И нет сомнения, — если бы последняя карта не была бита,
Герман отошел бы от игорного стола навсегда, чтобы занять
ся «производительным» делом. Он, вероятно, вышел бы в отставку, открыл фабрику и умножил свой капитал».
Пользуясь «вероятной» осведомленностью автора этой статьи, мы обращаемся к нему, а заодно и к редактировавшему брошюру Л. Л. Оболенскому, со следующими вопросами:
1) Не известно ли автору, куда эмигрировала бы старуха-графиня из той же оперы, буде она дожила бы до семнадцатого года?
2) Не может ли почтенный автор сказать, что было бы, ежели Татьяна Ларина вышла бы замуж за Бориса Годунова, и как бы на это реагировал летописец Пимен?
3) Но разрешит ли автор наших сомнений о сумме алиментов, которые выпла
чивал бы Вронский Анне Карениной, если бы они разошлись, и Анна не бросилась бы под поезд? И кстати: не могла ли выше
упомянутая Анна Каренина влюбиться в Хулио Хуренито?
и 4) Намерен ли автор впредь писать статьи об операх, или он все же понимает, что после всего случившегося его должно отторгнуть от советской печати по крайней мере на три года со строгой изоляцией?
Ив. Д.
К
огда наступил
ВТОРОЙ СЛУЖЕБНЫЙ
ДЕНЬ,
Шехерезада Федоровна прибыла на службу ровно в десять и, пройдя мимо ожидавших чистки служащих, вошла в готический кабинет товарища Фанатюка.
— Что же произошло с начальником конторы по заготовке Горчицы и Щелока? — нетерпеливо спросил начальник.
Шехерезада Федоровна Шайтанова, не спеша, уселась и, подождав, покуда курьерша обнесет всех чаем, заговорила.
— Знайте, о товарищ Фанатюк, и вы, члены комиссии, что начальник Горчицы и Щелока, товарищ Ливреинов имел гор
дый характер и большие связи. И он весьма преуспевал, ибо что еще нужно бодрому хозяйственнику, кроме связей и гордости? Ливреинов был убежден, что
больше не нужно ничего, и полагал, что в деле плановой заготовки Горчицы и Щелока ему нет равных. И вот все о нем.
Случилось же так, что после трех лет безоблачного правления, в контору Ливреинова был прислан выдвиженец. Свой
переход в контору выдвиженец Папанькин совершил прямо от станка, а потому его появление вызвало в конторе пере
полох. Вестники несчастья — секретари вбежали в кабинет Ливреинова и, плотно прикрыв двери, сообщили начальнику о пришельце. Товарищ Ливреинов выслушал их с завидным спокойствием и, гляди на свои голубые коверкотовые брюки, молвил:
— А как обычно поступают с выдвиженцами в соседних и родственных нам учреждениях?
— Их заставляют подметать корридоры и разносить чай, — сказал первый секретарь. — Больше полугода выдвиженец не выдерживает и с плачем удаляется на производство.
— Им не дают решительно никакого занятия, — сказал второй секретарь. — Это испытаннейший способ. Выдвиженец томится за пустым столом, заглядывает иногда в его пустые ящики и уже через месяц, одолеваемый стыдом, убегает из конторы навсегда.
Секретари смолкли.
— И это все способы, которые вам известны? — с насмешкой спросил Ливреинов. — Все! — ответили секретари, поникая главами.
— В таком случае, — гневно воскликнул Ливреинов, — вы достойны немедленного увольнения без выдачи выходного пособия и без права поступления в другие учреж
дения. Но я прощаю вас. Знайте же, глупые секретари, что есть сорок способов и на каждый способ сорок вариантов и на каждый вариант сорок тонкостей, при помощи
которых можно изжить любого выдвиженца в не
делю... У меня выработан идеальный план... Этот
универсальный план гарантирует изжитие любого выдвиженца из любого учреждения в один день.
Но тут Шехерезада Федоровна заметила, что стрелка стенных часов подошла к четырем,
и скромно умолкла. Комиссия по чистке аппарата стала поспешно подбирать портфели, а товарищ Фанатюк сказал про себя:
— Клянусь Госпланом, я не вычищу ее, пока не узнаю об этом замечательном плане. А когда наступил
ТPЕTИЙ СЛУЖЕБНЫЙ ДЕНЬ,
Шехерезада Федоровна, явившись на службу ровно в десять часов утра, сказала:
... — Этот универсальный план, — ответил Ливреинов, — гарантирует изжитие любого выдвиженца из любого учреждения в один день. Слушайте, глупые и неопытные секретари. Слушайте и учитесь. Я не заставлю выдвиженца подметать полы, как это делают пижоны. Я не стану морить его бездельем, как это практикуется отпетыми дураками. Я поступлю со
вершенно иначе. Я введу его в свой кабинет и, дружески пожав ему руку, раскрою перед ним все шкафы и вручу ему все печати, включая сюда сургучную, восьмиугольную, резино
вую и квадратную. Я проведу его по всем комнатам, я представлю eмy всех служащих и скажу им: «Выполняйте все приказы этого товарища, каковы бы они ни были, потому


ВЫДВИЖЕНЕЦНА ЧАС


что это мой заместитель». Я проведу его в гараж и Доверю ему свою луч
шую машину, которую я только недавно выписал из Италии за 35.000 руб
лей золотом. И всячески обласкав его, я уеду на один день, поручив вы
движенцу все сложнейшие дела моего большого учреждения. И за этот один день он, не имеющий понятия о заготовке Горчицы и Щелока, наделает столько ошибок и бед, что его немедленно вышвырнут и даже не пустят назад на производство. Я сделаю его калифом на час и несчастным на всю жизнь.
И пройди мимо изумленных секретарей, товарищ Ливреинов направился в прихожую, где на деревянной скамье томился застенчивый Папанькин в бобриковом кондукторском полупальто.
— Здорово, товарищек! — воскликнул Ливреинов —Тут наши бюрократы тебя ждать заставили. Ну, пойдем.
И обняв оторопевшего от неожиданной ласки Папанькина, он ввел его в свой кабинет,
раскрыл перед ним всe шкафы и вручил ему все печати, включая сюда сургучную,
восьмиугольную, резиновую и квадратную. За
тем он про
вел его по всем комнатам, представил ему всех служащих и сказал им:
— Исполняйте все приказы товарища... товарища... — Папанькина! — помог выдвиженец.
... Товарища Папанькина, каковы бы эти приказы ни были, потому что это мой заместитель.
Потом, всячески обласкав его, уехал на один день. Перед отъездом он поручил Папанькину все сложнейшие дела по заготовке Горчицы и Щелока.
Но тут Шехерезада Федоровна заметила, что стрелка стенных часов подошла к четырем, и скромно умолкла.
А когда наступил ЧЕТВЕРТЫЙ СЛУЖЕБНЫЙ ДЕНЬ, она сказала:
... и Щелока. И гордый своей незаменимостью и уменьем выходить из самых сложных положений, товарищ Ливреинов уехал. И вот все о нем.
А выдвиженец Папанькин, действительно, наделал за один день множество бед. Он сел в автомобиль, так легкомысленно доверенный ему Ливреиновым, и объехал все склады. Там он
не нашел ни грамма горчицы, ни унции щелока. Зато, вернувшись в контору он обнаружил тонны отношений и других, никому не нужных отвратительных бумаженций. После этого Папанькин выгнал всех трех секретарей и их ближайших родственников числом тридцать.
Вторую половину дня он посвятил работе созидательной - расторг договоры с частни
ками, ободряя достойных ободрения и порицая заслуживающих порицания. Впервые за три
года учреждение работало нормально и впервые за три года служащие понимали, для какой цели сидят они за своими конторками. Конец дня ушел на составление бумаги к прокурору, с просьбой приступить к следствию о служебных деяниях товарища Ливреинова. И вот все о Папанькине. Что-же касается Ливреинова, то на другой день его уже вели по направле


СКВОЗЬ РОЗОВЫЕ очки


Ф. Ф. РАСКОЛЬНИКОВ инсценировал «Воскресение» Л. Толстого. Пьеса пойдет в Художественном театре.
Нам представляется интересным тот момент, когда, просмотрев спектакль, публика начнет вызывать автора «Воскресения», и кланяться выйдет... т. Раскольников.
Рис. КУКРЫНИКСЫ
— Как изменился Толстой! — непременно воскликнет кто-нибудь постарше в партере и, обратившись к соседу, спросит: — Вы не знаете, старик давно побрился?
ОТ КОНТОРЫ
ПРИЛОЖЕНИЕ К ЖУРНАЛУ


ЧУДАК


АЛЬБОМ — АЛЬМАНАХ
ПУТЕШЕСТВИЕ ЧУДАКОВ ПО ЕВРОПЕ
и АМЕРИКЕ
будет разослано подписчикам
в сентябре — октябре с. г.

нию к исправдому. - Таким образом, - закончила Шехерезада Федоровна, - незаменимейший из незаменимых пал от своей coбственной руки.
- Но эта история, - продолжала Шехерезада, - ничто в сравнении с историей о двойной жизни товарища Портищева. И если вам угодно ее выслушать, я расскажу эту историю. — Просим, просим! — закричали члены комиссии.
Но тут Шехерезада заметила, что служебный день окончился, и скромно умолкла. (Продолжение следует).
Ф. Толстоевский