календарь чудака

О ПТАШКЕ
захлестывают мутной волной святое дело, пачкают его, — и дело уже получается не святое, а так себе довольно подмоченное дело, паршивое дельце, табак-дело. Так выводят свою мелодию опытные пташки.
Плохо не то, что пташечка рано запела. Чем раньше раздался, хоть и исподтишка, вражий голос — тем лучше. Пташка сигнализирует опасность. Она напоминает об уже пройденных годах, когда боевой фронт был в каждом доме, этих годах, которые всегда могут вернуться и отчасти верну
лись в новом обострении классовой борьбы. Пожалуй, спасибо надо сказать пташке за то, что она нетерпеливо высунула клювик и коготки, напомнив о себе.
Плохо то, что многие из наших принимают хищный посвист пташки за нежное воркование друга. В коршуне им чудится горлица, в стервятнике — обиженный воробей. За
крыв глаза, они дремотно слушают сладкое пение, доверчиво дожидаясь, пока железный клюв не хватает их за горло.
Михаил Кольцов
Е
е, пташку, отличает, как известно, большая нетерпеливость. Она, пташка, норовит поскорей запеть заветную песню, выложить в трелях и переливах свою политиче
скую, и деловую и бытовую программу. Народная же мудрость осаживает пернатую выскочку и, сообразуясь с реальной обстановкой, сурово указует:
— Рано, пташечка, запела. Как бы кошечка не съела! Пташечка, кошечка.
Пташечка — нетерпеливые надежды. Кошечка — трезвая и для пташечки суровая действительность, непреложный факт.
Но ведь и надежды пташечки - тоже факт. Интересный, важный, знаменательный, тревожный факт.
На что надеется пташечка? О чем она поет?
Надежд много. Напевы богатые и разнообразные.
Заграничная пташечка, всегда оживает по весне. Начинает расправлять перышки, то бишь снаряжение и пулеметы, начинает точить клювик, в рассуждении долбануть задремавшую или, кто знает — может быть, мертвую и разложи
вшуюся кошечку. Она прочищает горлышко и испускает ноты, не столько музыкальные, сколь дипломатические, секретные, срочные. Направляясь к соседним вооруженным пта
шечкам, ноты носят характер ласковый, подбадривающий, увещевательный, зовущий на борьбу. В отношении же советской кошечки из пташечкина горла вырывается зловещий хищный клекот. Ах, что было бы, если бы кошечка задремала! Хорошо, что кошечка не дремлет по весне.
Пташечка отечественная водится в разных видах. Один вид другого краше. И у каждого вида свои песни. Хотя, впрочем, все эти напевы сливаются в один стройный хор.
Один вид пташечки — деревенский. Живет это нежное семипудовое существо в большом, крытом железом гнездышке из пяти высоких комнат; при гнездышке - амбары для зерна, которое пташечка любит сохранять в крепких белых мешках. Впрочем, в амбарах сохраняется только часть зерна, для ви
димости. Остальное пташечка прячет подальше — не увидел бы дурной хлебозаготовительный глаз.
За образами четверть самогону — промочить горло себе и гостям. Под тюфяком спрятан пташечкин обрез. И при всем этом — пташечка поет! Она пробует силы!
Недавно в московском уезде кулаки, узнав, что чистка одной ячейки будет производиться в присутствии беспартийных, приехали на заседание проверочной комиссии — попробовать своими выступлениями вытолкнуть из партии нескольких ненавистных им коммунистов!
Пташечка религиозная выступает с похожими, но более задушевными песнями. Пушкин не совсем точно указывал, что «птичка божия не знает ни заботы, ни труда». Труда, действительно, не знает птичка божия. А заботу знает, и гнездо старается свить недолговечное. От тяжелых обстоятель
ств птичка завела себе богатый репертуар. Внемля гласу бога, она поет по тихоновски, по живоцерковному, по баптистскому, по синагогальному, по католически.
Слушают птичку охотнее всего люди старые, но внимают иногда и молодые; бывает, склоняют уши и материалисти
ческие партийцы: притча о насыщении двумя хлебами тысячи человек напоминает им систему заборных книжек, а описание страшного суда — предстоящую чистку партии.
Городские пташки подымают голоса на разные лады. В трамваях и в очередях они стрекочут насчет того, что надо запасаться картошкой и зубными щетками. Пускают старинные трели о жидовском засилье; разливаются вонючим ру
чейком ехидных анекдотов. Пока слушаешь такую пташку молча, издали — она распевает соловьем. А подойдешь, спро
сишь в упор — пташка быстро смолкает, охорашивает перышки и недоуменно задает встречный вопрос:
— А разве что? Говорили здесь что-нибудь? Не знаю, не слышно было.
Клекочут пташки с университетских кафедр, шуршат по нашим учреждениям, шевелятся кое-где и по заводам, Песни этих птиц принято делить на правые и левые, но в общем они — один чорт. Куплеты разные, а припев один:
— Не построите, не сделаете. Не добредете до цели. Зря взялись за это дело. Зря задаетесь. Скажите, пожалуйста — социализма захотелось! Чудаки какие.
Самые опытные пташки говорят не так. Они журчат ровным потоком песнопений, хвалят индустриализацию, социалистическое переустройство деревни, колхозы, совхозы. Но при этом горестно скорбят о затруднениях, мешающих осуществить святое дело. И как-то плавно выходит, что паршивые затруднения вздымаются в песне все выше, они уже