ТРЕВОГА Сорвете производство —
пятилетку провороните. Гудки,
гудите
во все пары.
На важнейшем участке,
на важнейшем фронте, — Опасность,
отступление,
прорыв.
Враг
разгильдяйство
не сбито начисто, Не дремлет —
неугомонный враг. И вместо
высокого
настоящего качества —
Порча,
бой,
брак.
Тонет борьба,
в бумажки канув. Борьбу с бюрократом
ставьте на ноги.
Не дадим,
чтоб для каких-то
бюрократов-болванов
Ухудшилось качество болванки. Поход
на себестоимость
заводами начат. Скоро ль на лопатки
цены положите? Цены металлов
прыгают и скачут. Скачут вверх,
как хорошие лошади.
Брось
не скрепленное
делом пустословие!
Не сиди
у инструкций в тени. Чем жаловаться
на «объективные условия», Сам себя подтяни!
Назвался «ударник
и ждешь оваций. Слова — на кой они лях! Товарищ,
выйди соревноваться Не в вызовах,
а в делах!
Партиец, не жалуйся
на свое неуменье. Задумайся,
профсоюзная головка. Срыв промфинплана
преступен не менее,
Чем спячка
в хлебозаготовках. Кривая прогулов
снизилась, спала,
Заметно и простому глазу. Но мало того,
что прогулов мало!— И труд
используй до отказу. Сильным средством
лечиться надо.
Наружу
говор скрытненький. Примите против
внутренних неполадок
Внутреннее
лекарство самокритики. Иди, работа,
ровно и плавно!
Разводите
все пары! В прорванных
цифрах промфинплана Забьем,
заполним прорыв!
Вл. Маяковский
Один знакомый лишенец по фамилии Нерыдайло мне предложил:
— Хотите пойти в наш клуб? Или боитесь?
— В какой клуб? — переспросил я с некоторой тревогой. — В обыкновенный, — сказал Нерыдайло. — Клуб лишенцев. И тут же прибавил:
— Вы не бойтесь. Это мы в шутку говорим клуб. А на самом деле, это просто частная квартира, где вечерком собираются троечетверо лишенцев. Играем в шахматы, пьем чай, беседуем. Вот и все.
Я не хочу сейчас долго, и длинно, и нудно оправдываться, почему я пошел. Когда меня спросят об этом, я все расскажу.
На турецком диване сидели два лишенца и любезничали с лишенкой.
Сейчас, подумал я, начнутся разговорчики, которые могут позволить себе только лишенцы. Послушаем — любопытно.
Но лишенцы продолжали свой невинный разговор о граммофонных пластинках.
«Надо их вызвать на откровенность», — решил я, — «может быть, они при мне стесняются!» И я сказал как можно радостней:
— Наша молочница, между прочим, сообщила интересный факт: на полях так мало снегу, что весь урожай может погибнуть.
— Тсс... — остановил меня лысый лишенец и посмотрел на меня неприветливо и строго.
— Почему же? — удивился я.
— Потому, — объяснила мне, нервничая, лишенка, — что если об этом громко говорить, то завтра же большевики навезут столько снегу, что о неурожае и думать нечего будет. Поняли?
Признаться, я ничего не понял, но почувствовал некоторую неловкость и решил исправиться.
—Да, — сказал я, желая угодить лишенцам, — качество продукции все падает. Вчера купил в кооперативе чайник, а он уже течет. — Тсс! — перебили меня лишенцы. — Пусть течет! Молчите!!
— То-есть, — как? — возмутился я. — Почему молчать? Хороши хозяйственники, даже простой чайник сделать не могут. Дохозяйничались! — прокричал я.
— Это вас не касается! строго сказал мне один из лишенцев. Нерыдайло, должно быть, пожалев меня, заметил: — Он не понимает, надо ему объяснить.
И тогда самый строгий, самый сознательный лишенец произнес небольшую, но убедительную речь:
— Вы поймите, — сказал он мне, — что на тринадцатом году революции нельзя пользоваться теми же методами агитации, что в начале революции. Если тогда, когда мы, подчеркивая различные недостатки системы советской власти, еще достигали некоторых успехов, то сей
час этот прием совсем отжил. Сейчас это только на руку большевикам. Они охотно прислушиваются ко всем отмеченным недостаткам и спе
шат их исправить. Вот почему, наоборот, надо говорить, надо кричать, что все хорошо, что недостатков никаких нет, и быть не может.
— А то ведь они такие: чуть что плохо, они сами же об этом начинают трубить в газетах. Понимаете? — объяснил шопотом и лишенец, который сидел рядом с Нерыдайло, и тут же сообщил:
— С промфинпланом плохо... За первый квартал плановые задания невыполнены...
— Товарищи, спокойствие, - сказал на этот раз Нерыдайло, — об этом ни звука. Боже вас упаси проронить хоть одно слово, что с планом неблагополучно.
— Но как же об этом молчать, спросил я, — когда об этом в газете написано.
— Этого не может быть! — крикнули в один голос лишенцы.
- Еще как пишут! — сказал я. — Большими заголовками на пер
вой странице! — и я показал им газету. — Вот: «Большинство отраслей тяжелой промышленности работало ниже намеченного плана»; «Уралуголь выполнил программу всего лишь на 80,6 процента, Москвоуголь — на 88,4 проц.»; «Цементная промышленность...».
Самый строгий, самый сознательный лишенец пропел и произнес раздраженно:
— Обо всех своих недостатках пишут! Чорт бы их драл!..
Б. Левин
пятилетку провороните. Гудки,
гудите
во все пары.
На важнейшем участке,
на важнейшем фронте, — Опасность,
отступление,
прорыв.
Враг
разгильдяйство
не сбито начисто, Не дремлет —
неугомонный враг. И вместо
высокого
настоящего качества —
Порча,
бой,
брак.
Тонет борьба,
в бумажки канув. Борьбу с бюрократом
ставьте на ноги.
Не дадим,
чтоб для каких-то
бюрократов-болванов
Ухудшилось качество болванки. Поход
на себестоимость
заводами начат. Скоро ль на лопатки
цены положите? Цены металлов
прыгают и скачут. Скачут вверх,
как хорошие лошади.
Брось
не скрепленное
делом пустословие!
Не сиди
у инструкций в тени. Чем жаловаться
на «объективные условия», Сам себя подтяни!
Назвался «ударник
и ждешь оваций. Слова — на кой они лях! Товарищ,
выйди соревноваться Не в вызовах,
а в делах!
Партиец, не жалуйся
на свое неуменье. Задумайся,
профсоюзная головка. Срыв промфинплана
преступен не менее,
Чем спячка
в хлебозаготовках. Кривая прогулов
снизилась, спала,
Заметно и простому глазу. Но мало того,
что прогулов мало!— И труд
используй до отказу. Сильным средством
лечиться надо.
Наружу
говор скрытненький. Примите против
внутренних неполадок
Внутреннее
лекарство самокритики. Иди, работа,
ровно и плавно!
Разводите
все пары! В прорванных
цифрах промфинплана Забьем,
заполним прорыв!
Вл. Маяковский
НАИВНЫЕ ЛИШЕНЦЫ
Один знакомый лишенец по фамилии Нерыдайло мне предложил:
— Хотите пойти в наш клуб? Или боитесь?
— В какой клуб? — переспросил я с некоторой тревогой. — В обыкновенный, — сказал Нерыдайло. — Клуб лишенцев. И тут же прибавил:
— Вы не бойтесь. Это мы в шутку говорим клуб. А на самом деле, это просто частная квартира, где вечерком собираются троечетверо лишенцев. Играем в шахматы, пьем чай, беседуем. Вот и все.
Я не хочу сейчас долго, и длинно, и нудно оправдываться, почему я пошел. Когда меня спросят об этом, я все расскажу.
На турецком диване сидели два лишенца и любезничали с лишенкой.
Сейчас, подумал я, начнутся разговорчики, которые могут позволить себе только лишенцы. Послушаем — любопытно.
Но лишенцы продолжали свой невинный разговор о граммофонных пластинках.
«Надо их вызвать на откровенность», — решил я, — «может быть, они при мне стесняются!» И я сказал как можно радостней:
— Наша молочница, между прочим, сообщила интересный факт: на полях так мало снегу, что весь урожай может погибнуть.
— Тсс... — остановил меня лысый лишенец и посмотрел на меня неприветливо и строго.
— Почему же? — удивился я.
— Потому, — объяснила мне, нервничая, лишенка, — что если об этом громко говорить, то завтра же большевики навезут столько снегу, что о неурожае и думать нечего будет. Поняли?
Признаться, я ничего не понял, но почувствовал некоторую неловкость и решил исправиться.
—Да, — сказал я, желая угодить лишенцам, — качество продукции все падает. Вчера купил в кооперативе чайник, а он уже течет. — Тсс! — перебили меня лишенцы. — Пусть течет! Молчите!!
— То-есть, — как? — возмутился я. — Почему молчать? Хороши хозяйственники, даже простой чайник сделать не могут. Дохозяйничались! — прокричал я.
— Это вас не касается! строго сказал мне один из лишенцев. Нерыдайло, должно быть, пожалев меня, заметил: — Он не понимает, надо ему объяснить.
И тогда самый строгий, самый сознательный лишенец произнес небольшую, но убедительную речь:
— Вы поймите, — сказал он мне, — что на тринадцатом году революции нельзя пользоваться теми же методами агитации, что в начале революции. Если тогда, когда мы, подчеркивая различные недостатки системы советской власти, еще достигали некоторых успехов, то сей
час этот прием совсем отжил. Сейчас это только на руку большевикам. Они охотно прислушиваются ко всем отмеченным недостаткам и спе
шат их исправить. Вот почему, наоборот, надо говорить, надо кричать, что все хорошо, что недостатков никаких нет, и быть не может.
— А то ведь они такие: чуть что плохо, они сами же об этом начинают трубить в газетах. Понимаете? — объяснил шопотом и лишенец, который сидел рядом с Нерыдайло, и тут же сообщил:
— С промфинпланом плохо... За первый квартал плановые задания невыполнены...
— Товарищи, спокойствие, - сказал на этот раз Нерыдайло, — об этом ни звука. Боже вас упаси проронить хоть одно слово, что с планом неблагополучно.
— Но как же об этом молчать, спросил я, — когда об этом в газете написано.
— Этого не может быть! — крикнули в один голос лишенцы.
- Еще как пишут! — сказал я. — Большими заголовками на пер
вой странице! — и я показал им газету. — Вот: «Большинство отраслей тяжелой промышленности работало ниже намеченного плана»; «Уралуголь выполнил программу всего лишь на 80,6 процента, Москвоуголь — на 88,4 проц.»; «Цементная промышленность...».
Самый строгий, самый сознательный лишенец пропел и произнес раздраженно:
— Обо всех своих недостатках пишут! Чорт бы их драл!..
Б. Левин