РИС. И. МАЛЮТИНА.
☛ Б
ыл он сочинителем противнейших объявлений, человеком, которого ни
кто не любил. Неприятнейшая была эта личность, не человек, а бурдюк, наполненный горчицей и хреном.
Между тем, он был вежлив и благовоспитан. Но таких людей ненавидят. Разве можно любить сочинителя ариф
метического задачника, автора коротких и запутанных произведений? Нельзя
удержаться, чтобы не привести одно из них:
«Купец приобрел два цибика китайского чаю двух сортов весом в 40 и 52 фунтов. Оба эти цибика купец сме
шал вместе. По какой цене он должен продавать фунт полученной смеси, если известно, что фунт чаю первого сорта
обошелся купцу в 2 р. 87 коп., а фунт второго сорта — в 1 р. 21 коп., причем купец хотел получить на каждом фунте чая прибыль в 99 копеек?»
Такие упражнения очень полезны, но людей, которые их сочиняют, любить нельзя, сердце не повернется.
Сколько гимназистов мечтало о расправе с Малининым и Бурениным, со
ставителями распространенного когда-то задачника!
В какие фантастические мечты были погружены головы, накрытые гимназической фуражкой с аллюминиевым гербом!
« - Пройдут года, и я вырасту, — думал ученик, — и когда я вырасту, я пройду по главной улице города и увижу моих недругов. Малинин и Буренин,
обедневшие и хромые, стоят у пекарни Криади и просят подаяния. Взявшись за руки, они поют жалобными голосами. Тогда я подойду поближе к ним и ска
жу: «Только что я приобрел 17 аршин красного сукна и смещал их с 48 аршинами черного сукна. Как вам это понра
вится!» И они заплачут и, унижаясь, попросят у меня на кусок хлеба Но я не дам им ни копейки».
Такие-же чувства внушал мне сосед по квартире, — бурдюк, наполненный
горчицей и хреном, человек по фамилии Мармеламедов.
Квартира наша была большая, многолюдная, многосемейная, грязная. Всего в ней было много — мусора, граммофонов и длиннопламенных примусов. В ней часто дрались и веселились, причем веселье по звукам, долетавшим до меня, ничем не отличалось от драки.
И над всем этим нависал мой сосед, автор ужаснейших прокламаций.
В кухне, у раковины, он наклеил придирчивое объявление о том, что нельзя в раковине мыть ноги, нельзя стирать белье, нельзя сморкаться туда. Над пли
той тоже висела какая-то прокламация, написанная химическим карандашом, и тоже сообщалось что-то нудное.
Мармеламедов где-то служил и нетрудно поверить, что своей бьющей в нос справедливостью и пунктуальностью он изнурял посетителей не меньше, чем всех, живших с ним в одной квартире.
Особенно свирепствовал он в уборной. Даже краткий пересказ содержания главнейших анонсов, которыми он уве
шал свою изразцовую святая святых, отнимет довольно много места.
Висела там категорическая просьба не засорять унитаз бумагой и преподаны были наиудобнейшие размеры этой бумаги. Сообщалось также, что при пользовании бумагой указанных размеров убор
ная будет работать бесперебойно к благу всех жильцов.
Отдельная афишка ограничивала время занятия уборной пятью минутами.
Были также угрозы по адресу нерадивых жильцов, забывающих о назревшей в эпоху культурной революции необходимости спускать за собой воду.
Все венчалось коротеньким объявленим: — «Уходя, гасите свет».
Оно висело и в уборной, и на кухне, и в передней - и оттого темно было вечером во всех этих местах общего поль
зования. Двухгрошовая экономия была главной страстью моего соседа, — бурдюка, наполненного горчицей и хреном.
— Раз счетчик общий, — говорил он с неприятной сдобностью в голосе, — то в общих интересах, чтоб свет без надобности не горел.
От его слов пахло пользой, цибиками, купцами, сметанными аршинами чер
ного и красного сукна, и перетрусившие жильцы вообще уж не смели за
жигать свет в передней Там навсегда стало темно.
Расчетливость и пунктуальность нависли над огромной и грязной комму
нальной квартирой, к удовольствию моего справедливого соседа. Отныне, дома, как на службе, он размеренно плавал среди циркуляров, пунктов и запретительных параграфов.
Но не суждено ему было цвести.
Наш дом захватила профорганизация парикмахеров «Синяя борода» и обоих нас переселили в новый дом, двухкомнатную квартиру.
В первый день мои бурдюк был чрезвычайно оживлен. Внимательным оком он рассмотрел все службы — кухню и переднюю, ванную комнату и сиятель
ную уборную, как видно, примериваясь к местам, где можно развесить всякого рода правила и домовые скрижали.
Но уже вечером бурдюк погрузился в глубокую печаль. Стало ему томительно
ясно, что на новом месте незачем и не для кого развешивать свои назидатель
ные сочинения В прежней квартире
жило тридцать человек, а здесь только двое. Некого стало поучать.
И бурдюк сразу потускнел. Уже не бродит он вечерами по корридорам, одер
гивая зарвавшихся жильцов, а в немой тоске сидит у себя.
Иногда к нему приходит его приятель, и оба они что-то жалобно напевают, очень напоминая обедневших Малинина и Буренина из мечтаний разъяренного ученика первого класса.
И. Ильф
☛ Б
ыл он сочинителем противнейших объявлений, человеком, которого ни
кто не любил. Неприятнейшая была эта личность, не человек, а бурдюк, наполненный горчицей и хреном.
Между тем, он был вежлив и благовоспитан. Но таких людей ненавидят. Разве можно любить сочинителя ариф
метического задачника, автора коротких и запутанных произведений? Нельзя
удержаться, чтобы не привести одно из них:
«Купец приобрел два цибика китайского чаю двух сортов весом в 40 и 52 фунтов. Оба эти цибика купец сме
шал вместе. По какой цене он должен продавать фунт полученной смеси, если известно, что фунт чаю первого сорта
обошелся купцу в 2 р. 87 коп., а фунт второго сорта — в 1 р. 21 коп., причем купец хотел получить на каждом фунте чая прибыль в 99 копеек?»
Такие упражнения очень полезны, но людей, которые их сочиняют, любить нельзя, сердце не повернется.
Сколько гимназистов мечтало о расправе с Малининым и Бурениным, со
ставителями распространенного когда-то задачника!
В какие фантастические мечты были погружены головы, накрытые гимназической фуражкой с аллюминиевым гербом!
« - Пройдут года, и я вырасту, — думал ученик, — и когда я вырасту, я пройду по главной улице города и увижу моих недругов. Малинин и Буренин,
обедневшие и хромые, стоят у пекарни Криади и просят подаяния. Взявшись за руки, они поют жалобными голосами. Тогда я подойду поближе к ним и ска
жу: «Только что я приобрел 17 аршин красного сукна и смещал их с 48 аршинами черного сукна. Как вам это понра
вится!» И они заплачут и, унижаясь, попросят у меня на кусок хлеба Но я не дам им ни копейки».
Такие-же чувства внушал мне сосед по квартире, — бурдюк, наполненный
горчицей и хреном, человек по фамилии Мармеламедов.
Квартира наша была большая, многолюдная, многосемейная, грязная. Всего в ней было много — мусора, граммофонов и длиннопламенных примусов. В ней часто дрались и веселились, причем веселье по звукам, долетавшим до меня, ничем не отличалось от драки.
И над всем этим нависал мой сосед, автор ужаснейших прокламаций.
В кухне, у раковины, он наклеил придирчивое объявление о том, что нельзя в раковине мыть ноги, нельзя стирать белье, нельзя сморкаться туда. Над пли
той тоже висела какая-то прокламация, написанная химическим карандашом, и тоже сообщалось что-то нудное.
Мармеламедов где-то служил и нетрудно поверить, что своей бьющей в нос справедливостью и пунктуальностью он изнурял посетителей не меньше, чем всех, живших с ним в одной квартире.
Особенно свирепствовал он в уборной. Даже краткий пересказ содержания главнейших анонсов, которыми он уве
шал свою изразцовую святая святых, отнимет довольно много места.
Висела там категорическая просьба не засорять унитаз бумагой и преподаны были наиудобнейшие размеры этой бумаги. Сообщалось также, что при пользовании бумагой указанных размеров убор
ная будет работать бесперебойно к благу всех жильцов.
Отдельная афишка ограничивала время занятия уборной пятью минутами.
Были также угрозы по адресу нерадивых жильцов, забывающих о назревшей в эпоху культурной революции необходимости спускать за собой воду.
Все венчалось коротеньким объявленим: — «Уходя, гасите свет».
Оно висело и в уборной, и на кухне, и в передней - и оттого темно было вечером во всех этих местах общего поль
зования. Двухгрошовая экономия была главной страстью моего соседа, — бурдюка, наполненного горчицей и хреном.
— Раз счетчик общий, — говорил он с неприятной сдобностью в голосе, — то в общих интересах, чтоб свет без надобности не горел.
От его слов пахло пользой, цибиками, купцами, сметанными аршинами чер
ного и красного сукна, и перетрусившие жильцы вообще уж не смели за
жигать свет в передней Там навсегда стало темно.
Расчетливость и пунктуальность нависли над огромной и грязной комму
нальной квартирой, к удовольствию моего справедливого соседа. Отныне, дома, как на службе, он размеренно плавал среди циркуляров, пунктов и запретительных параграфов.
Но не суждено ему было цвести.
Наш дом захватила профорганизация парикмахеров «Синяя борода» и обоих нас переселили в новый дом, двухкомнатную квартиру.
В первый день мои бурдюк был чрезвычайно оживлен. Внимательным оком он рассмотрел все службы — кухню и переднюю, ванную комнату и сиятель
ную уборную, как видно, примериваясь к местам, где можно развесить всякого рода правила и домовые скрижали.
Но уже вечером бурдюк погрузился в глубокую печаль. Стало ему томительно
ясно, что на новом месте незачем и не для кого развешивать свои назидатель
ные сочинения В прежней квартире
жило тридцать человек, а здесь только двое. Некого стало поучать.
И бурдюк сразу потускнел. Уже не бродит он вечерами по корридорам, одер
гивая зарвавшихся жильцов, а в немой тоске сидит у себя.
Иногда к нему приходит его приятель, и оба они что-то жалобно напевают, очень напоминая обедневших Малинина и Буренина из мечтаний разъяренного ученика первого класса.
И. Ильф