Ф У Т Б О Л Ь Н Ы Й МАТЧ У К Р А И Н А - Р С Ф С Р


А


я вам говорю, что украинцы раздавят ресефесеровцев, как котят! Во-первых, - они в этом году уже давно тренируются. У них, на юге, можно тренироваться с февраля месяца. А, во-вторых, — они захотят отпла
тить Москве за прошлогоднее пораже
ние! Уж я-то знаю! Еще в 1913 году, когда Одесса играла с Ленинградом, я сказал: «Южане всегда будут бить северян».
Эту фразу произнес огромный усатый мужчина, вытирая лоб и щеки платком.
Усатый мужчина потел. Пот стекал с него шумными весенними ручьями. Галстук душил его. Судьба зло пошу
тила над усатым. Когда, оттеснив толпу жирными плечами, он пробился к кассе и потребовал билет, ему задали простой житейский вопрос:
— Вам на какую трибуну? На северную или на южную?
И усатый, почувствовав себя вдруг квартиронанимателем, сказал: — Конечно, на южную.
Теперь, сидя лицом к беспощадному солнцу, он потел и скалил зубы.
— Не выиграет Украина. Куда ей! — воскликнул маленький мальчик, сосед усатого. — Во-первых, — в голу стоит Соколов, а, во-вторых, — наложат украинцам, как пить дать.
По сравнению с усатым Гулливером мальчик казался лиллипутом. Мальчик не обливался потом, не скалил зубов. Он дружил с солнцем. Немигающим взглядом смотрел он на зеленое поле и ждал.
Гулливер покосился на лиллипута сверху вниз. С минуту он соображал: стоит ли вступать в спор с таким маленьким? Потом не выдержал.
— Эт0 кто же кому наложит? — спросил он ироническим басом.
— Москва наложит Украине! — звонко ответил мальчик.
Усатый затрясся от негодования.
— А известно ли тебе, мальчик, что украинцы тренируются с февраля? — язвительно спросил он.
— Известно, — ответил мальчик. - Мне все известно. Только куда им до наших. Украинцы мелкие. Не хватит выдержки.
— Знаешь что, мальчик, - сказал Гулливер, стараясь смягчить густоту
своего голоса, — давай заключим пари. На три рубля! Я говорю, что побьет Украина. Хочешь?
— Пожалуйста, дяденька, - заметил мальчик, — я охотно. Только у меня таких денег нет.
— А сколько у тебя есть?
Мальчик встал и принялся рыться в карманах. Он вытащил хорошую костяную пуговицу, самодельный перочинный нож и потертый двугривенный.
— Это все, — со вздохом сказал он, — больше ничего нет.
— Ладно, — вскричал азартный Гулливер, — ставлю три рубля против ножа, пуговицы и двугривенного.
Мальчик побледнел. Ближайшие полтора часа могли лишить его всего накопленного с таким трудом богатства.
В то же время прельщала возможность неслыханно, легендарно увеличить основной капитал.
— Идет! - прошептал мальчик, закрывая глаза.
Давид и Голиаф ударили по рукам. Сорокатысячная толпа заревела. Ка
залось, начинается землетрясение, и за первыми глухими его ударами после
дуют такие удары, которые разрушат бетонный стадион, подымут и понесут пыль Петровского парка и заставят померкнуть солнце.
На поле выбежала Украина в красных рубашках. За нею РСФСР — в голубых. Мальчик издал замысловатый возглас, который, очевидно, должен был изображать военный клич краснокожих, вцепился рученками в колено своего мощ
ного соседа и уже затем в продолжение всего матча не двигался с места.
Игра сразу же пошла быстрым темпом. Нападение Украины ринулось вперед. Мяч легко перелетал от красного к красному, минуя голубых. Последний москвич остался позади. Еще се
кунда, и украинец вобьет в ворота противника первый мяч.
Из-под усов Гулливера вырвался рокот. Мальчик закрыл глаза. Послышался сухой удар. Стадион замер. И сейчас же задрожал от криков. Вратарь сделал невозможное. Он задержал «мертвый» мяч. — Ч-ч-чорт! - прошептал Голиаф.
— А-ах!—слабо вскрикнул мальчик.— Классный голкипер Соколов. Мировой голкипер!..
И еще сильнее вцепился в тучное колено соседа.
Москвичи рассердились. Теперь инициатива была в их руках. Мяч с математической точностью переходил от голубого к голубому. Его вырывали, посы
лали к воротам Москвы, но он снова, неумолимый, как чемпион бега, прибли
жался к Украине. Центр полузащиты — Селин передал его центру нападения Исакову. Исаков «обвел» украинского бека и передал мяч инсайту. Путь свободен Инсайт несется вперед. Украинский голкипер растопырил руки...
Гулливер закрыл глаза и отвернулся. — Дае-ошшь! —крикнул мальчик, сверкая глазами.
Удар II мяч полетел в сторону, минуя ворота.
— Тьфу! Шляпа!—с омерзением сказал мальчик.— Ш-ш-ляпа!
Гулливер захохотал.
— По воротам не могут даже ударить! - завизжал он. - Ей-богу, в 1913 году этого бы не было. По воротам, молодой человек нужно уметь бить, бить-с, бить-с!
Первая половина игры окончилась в ничью.
Давид и Голиаф смотрели друг на друга с нескрываемым отвращением. Голиаф пробился в буфет и притащил оттуда две бутылки ситро. Одну он ут
вердил между ногами — про запас, а из другой долго с наслаждением пил, фыркая, как конь, и с удовольствием отрыгиваясь. Давиду он не дал даже глотнуть.
— Плакала твоя пуговица, мальчик, — издевался он, — плакал твой ножик, Плакал двугривенный! Наложат украинцы москвичам:
— А ты что, одессит? — грубо спросил мальчик.
— Я харьковский — ответил толстяк; - у нас, слава богу, в футбол умеют играть. Не то что у вас в Москве.
— Смотри, дядя, за своей трешкой. А моего ножика раньше времени не касайся.
Вторая половина игры велась с необыкновенным упорством. Ленинград
ский голкипер Соколов хватал мяч, как кошка. Украинский голкипер Норов тяжело падал, но мяча не пропускал. Иг
роки падали, подымались, снова падали и снова бросались в бой.
И вдруг, совершенно неожиданно на пятнадцатой минуте, молодой игрок Павлов забил гол в ворота Украины.
— Что? Слопал? —крикнул мальчик. — Сейчас отквитают, — ответил толстяк дрожащим голосом.
С этого времени мечты Голиафа сосредоточились на одном: на том, чтобы украинцы отквитали гол. Мечты Давида были обратно пропорциональны.
Все усилия Украины разбивались о каменную защиту. Времени оставалось все меньше и меньше.
«Ничего, — думал толстяк, — осталось пять минут. Успеют отквитаться!»
Он не терял надежды даже тогда, когда до конца матча осталась минута. Свисток судьи прозвучал для усатого траурным маршем. Все кончилось. Уса
тый встал и зашатался. Обезумевший мальчик, забыв про пари, бросился вниз, чтобы вдоволь покричать и посмотреть, как качают игроков.
Толстяк, удрученный так, как будто бы его обокрали, смешался с огромной толпой и направился к выходу.
Трамваи брались с боя. Сесть в трамвай представлялось делом совершенно невозможным. Толстяк пошел пешком.
На Триумфальной площади его схватил за ногу какой-то мальчик. Это был Давид. Каким то чудом ему удалось на
стигнуть Голиафа. Радости его не было границ.
— Это я, дяденька, — сказал он, тяжело дыша, — давай три рубля.
Толстяк оглянулся по сторонам. Вокруг него шла нормальная городская жизнь. Все было на месте - трамваи, автобусы, милиционер. Никто не бежал, никто никого не «обводил», никго не кричал. Все было тихо, мирно и прилично.
Тогда он обдернул пиджак, поправил галстук и гордо, сверху вниз, посмотрел на мальчика.
— Давай три рубля! — повторил мальчик.
— Пошел, пошел, мальчик, — сказал толстяк. — А вот я тебя в милицию!
И, обращаясь к прохожим, добавил: — Прямо проходу нет от этих бес
призорных! Еще чего доброго в карман залезут.
И мальчик понял, что дело его безнадежно.
— Сволочь! — презрительно сказал он. — Тоже: А еще болельщик называется! Сволочь!
Е в г. Петров