ДЖЕМПЕР ИЛИ МАЙКА?

ЭСТРАДНО-ЦИРКО­ ВЫЕ ЗАТЕЙНИКИ

ИСКУССТВО

ДНЯ МАЛЫШЕЙ (Наоборотик и Перепутик)
На нем серый костюмчик Ленинградодеждовского происхождения. Завтра он, как всегда, встанет в 6 часов утра и пойдет на завод. Но сегодня... сегодня — воскресенье, день отдыха, веселья, славы. Как-никак он — в числе тех 50 номеров, что выделены на общегородское соревнование затейников. 50 из 1.000! Есть чем гордиться.
— Что вы исполните?
— Танец в постановке рабочего с завода им. Марти!
Он тонно прикасается к кончикам пальцев своей партнерши, машинистки того же завода, и они приступают к исполнению номера. И танцоры, и постановщик, вероятно, искренно уверены, что это—их собственный танец. Это полутанго-полудикси, эта парфюмерная эксцентрика, на которой явно просвечивает неприглядное клеймо «Made in Gimmelman», «Made in
Они танцуют, а по лицам скользят испуганные мысли:
— Вдруг примут нас за рабочих завода? Ведь мы же так элегантны! Ведь мы же— почти европейцы!
В этом желании бытъ «почти европейцами» — настоящая, жестокая трагедия многих участников конкурса и добро бы еще за идеал бралась Европа в ее лучших проявлениях: культура, техника... Нет! Не об этом речь! Речь о «Европе», что примо
стилась над «Баром», о том дешевом ресторанном шике («Аля карт с напитками. Джаз-банд. Дамам — цветы»), который слишком часто оглушает молодежь.
Фокстрот гостиничной «Крыши» и специфический душок ее эстрады, старой обывательской эстрады, сбили с толку немало «затейников. Предоставленные самим себе, лишенные серьез
ного ответственного руководства артисты-одиночки кинулись на выучку к подлинным врагам рабочей самодеятельности, к разукрашенным проводникам мещанских, новобуржуазных, упадочнических настроений на эстраде. И вот результаты!
Рабочий парень, получающий около 40 рублей в месяц, заказывает специальный коричневый костюм и приобретает новые ботинки с двойной подошвой, используя их исключительно для «концертных» выступлений:
— «Американская чечетка».
Девушка. Текстильщица. Наслышалась о том, что хорошо бы исполнять злободневные частушки. На местные темы. С сати
рической подкладкой. И исполняет. На мотив цыганской песни «Эх, раз! Еще раз!». Поет с придыханиями, «переживая», растя
гивая ноты, так, как поется заправский романс. Слова и смысл слов тают под воздействием самодельного «пожара цыганской души».
Можно привести еще десятки подобных примеров. О клубных юмористах, острящих про... Нарым и финиспектора. О физкультурниках, здоровых и крепких ребятах, напяливших на во
лосы, на русые, взлохмаченные вихры — «диадемы» от ТЭТа («римские гладиаторы»!). Об исполнительницах чувствительных «интимных песен». И о многом другом, зарожденном по ту сторону заводских ворот.
Правда, на заключительный конкурс («50 из 1.000») они пришли в меньшинстве — эти «салонные затейники», у которых ничего нет от затейничества, от уменья бытъ и артистами, и застрельщиками общего веселья. На заключительных соревнованиях они были и количественно и качественно заслонены той здоровой массой, о которой речь будет ниже.
Но не будем все же обольщаться «парадным», соотношением сил. В жизни, там, где вместо отсеянных 50-ти-тысячи, дело об
стоит иначе. Цыганщина, танцкласс, дешевая эстрада — до сих пор не вытравленные из быта молодежи, продолжают занимать достаточно значительное место в распорядке «коллективных развлечений».
Кто в этом виноват? Кто виноват, что крепкая и жизнерадостная молодежь, «грызя гранит науки», одновременно посасывает трехкопеечную эстрадную карамель? Кто виноват, что Петр Иванов и Иван Петров денно и нощно мечтают о том, чтобы стать Блэк-энд-Уайт’ами, а их подруги на всех перекрестках оплакивают «стаканчики граненые»? Кто?
— Те, кто должны руководитъ всей этой молодежью, кто обязаны были направить бурливые, напористые творческие силы на путь действительной рабочей самодеятельности.
Только что минувший «общегородской ленинградский конкурс затейников» должен встряхнутъ, растормошить профсоюныѳ организаций, заставить их, — наряду с комсомолом, уже
приступившим к этой работе, — взять в свое ведение все, что достаточно неточно называется «затейничеством».
Силы — и силы хорошие — есть. На заключительном конкурсе выступили 3 или 4 танцевальных группки, пытавшиеся построить новый физкультурный танец. Танец, воспроизводя
щий все виды спорта. Танец ясный, здоровый и простой. В этих опытах было немало удачных находок. Но в целом-то — доста
точно беспомощно. Шутка ли! Самим, без чьей-либо помощи, без внимательной и чуткой корректуры более опытных товарищей вести работу по созданию нового танца!
Правда, наряду с такими вот опытами были и номера, сделанные с подлинным профессиональным блеском. Рассказчица народных сказок. Художественный свист. 3 гладиатора. И, на
конец, — «дикая дивизия» Домпросвета «Старой и молодой гвардии»:
10 комсомольцев-физкультурников 10.
Превосходный, жизнерадостный акробатический акт, стремительная карусель прыжков, каскадов, сальтомортале. Вспоми
нались — без всякой натяжки! — труппы арабов-прыгунов. Одна лишь разница. Вместо гортанных непонятных слов эти «комсомольские арабы», «поддавая жару» кувыркающимся товарищам, выкликали: — «Ва-ся! Ва-ся! Ва-ся!»
Самое отрадное: при всей своей профессиональной сделанности, этот номер подлинно самодеятелен, в каждом движении задорных прыгунов вы ощущаете: «свои ребята!» Точно также будут они выступать и на товарищеской вечеринке, и на экскурсии, и друг перед другом! Они начнут и вслед за ними за
кувыркаются и вступят в акробатическое соревнование десятки, сотни зрителей. В этой праздничной, активной пропаганде физкультурных навыков, здорового, раскрепощенного тела — веселый смысл подлинно-затейнического выступления.
Сим. ДРЕЙДЕН
Гиперболичность в кинематографическом кадре — одно из трафаретных условий, чтобы вызвать смех зрителя. Партнер маленького и хрупкого — непременно большой и толстый.
У героя, худенького, как соломинка, вдруг вздувается живот воздушным шаром. Сердце героини бьется так, что от этого сердцебиения дрожат цветы на подоконнике. Гипербола вдохно
вила комическую фильму. От умелого пользования ею зависит успех режиссерской работы и смех зрителя.
Взрослый зритель смеется обычно над скрытой, неподчеркнутой гиперболой. Ребенок — наоборот. Если у героя-соломинки раздувается живот, как воздушный шар, и благодаря этому герой и в самом деле поднялся над городом и полетел по ветру, — малыш смеется искренне и долго. Склонность ребенка к подчеркнутой гиперболе наиболее характерно отражается на детских рисунках.
Но, если ребенком воспринимается с удовольствием зрительная гипербола, вернее — гиперболичность рисунка, то нельзя сказать этого же о смысловой гиперболе. Последняя восприни
мается малышем с огромным трудом, и, чтобы объяснить ему ее значение, обычно приходится прибегать к бумаге и карандашу, т. е. к тому же рисунку.
Повидимому, это последнее обстоятельство и побудило режиссера Московского театра для детей Н. И. Сац широко вос
пользоваться применением мультипликации в последней своей постановке — «Про Дзюбу».
Малыш Дзюба — талантливый фантазер. Он увлекает приятелей рассказами о своей фантастической стране и ее фантасти
ческих городах. Город «Наоборотик», в котором вся жизнь идет вверх ногами. Город «Перепутик», в котором перепутались гра
фические образы животных и растений с конструктивными особенностями окружающих предметов и вещей. Город «Водичкинский», в котором фантазия ребенка все превратила в фонтаны, ливни, реки и наводнения.
Передать ребенку весь сложный цикл образов этих фантастических городов при помощи смысловой гиперболы — невозможно. Н. И. Сац, как автор пьесы и постановщик-режиссер, прибегла к рисунку — мультипликации.
Фактура мультипликационного рисунка родственна образному мышлению ребенка. Графическая упрощенность, образа со
действует восприятию маленького зрителя. Условный размер изображений, отсутствие объема, игра четких прозрачных линий и отточенных силуэтов — дополняют эффект.
Ходатаевы успешно справились с мультипликационным заказом Детского театра. Вся мультипликационная работа в спектакле выполнена с исключительной тщательностью, продуман