(В порядке дискуссии).
В настоящее время, в особенности в связи с иностранными делегациями, все настойчивее и настойчивее поднимается вопрос о рабочем международном языке. Из плоскости кружковых проблем вопросы эти перешли уже в актуальную стадию. И — тем не менее, вопрос о международном языке решается почти всюду одним и тем же образом: речь идет о так называемом эсперанто, то есть об искусственной, сплошь выдуманной системе.
Глубокая ошибочность этой позиции вскрывается легко. Имея в виду элементарную международную коммуникацию, предлагают упрощенный код, не знак, а сводку условных значков. Между тем, язык есть не просто условная коммуникация (флажки во флоте, телеграфный код и т. д.), а гигантская часть культуры, включающая в себя значительную часть идеологии, так называемого лингвистического жеста и материальных конкретных форм (лексикон, синтаксис, фонетика, схема
тика, фразеология и т. д.). Язык — не просто средство, орудие, а часть общественного, схематического и пси
хологического бытия; наконец, знак есть исторически развивающееся культурное целое.
Поэтому смешной утопией является мысль превратить условный самодовлеющий код в международный язык. Или эсперанто будет случайным кодом и, следо
вательно, потребует непроизводительной затраты сил на изучение переводов, приспособленных к другим звуковым системам, не давая решительно ничего в культурном отношении, т. е. не будучи интернационально базой, или же его придется выбросить. Но дальше: реальные языки непрерывно совершенствуются и видоизменяются. Через 15 — 20 лет трудно будет узнать нынешние языки, а эсперанто останется тем же. Все грамматические тео
рии эсперантистов, склоняющиеся на легкость эсперантических неологизмов, не ведут ни к чему, потому что революции в разных языках совершаются по законам целевого приспособления.
Рабочему классу надо обмениваться не просторечиво выраженными мыслями, а культурными конкретными цен
ностями. Для этого годится лишь живой язык. История показывает, что всегда, когда надобность в междуна
родном языке возникала, брали такую уже создавшуюся исторически лингвистическую систему, которая принесла бы с собою накопленные в ней общественные богатства.
Так, например, в эпоху средних воков, все — от художников, общественных деятелей, публицистов и до ученых — пользовались латинским языком (он тогда вовсе не был отжившей древностью). Позднее, во времена просвещенного абсолютизма, когда впервые торговый капитал создал элементы мирового хозяйства и скон
центрировал его связь в политически-государственных и академических ученых центрах (в средние века существо
вало лишь арабско-еврейское разноплеменное хозяйство), международным языком дипломатов, политически-ученых салонов и академий стал французский язык (традиции первого периода почти ужо исчезли, традиции второго еще крепки в дипломатии, зачахли в салонах и с трудом прозябают на научных международных съездах). В обоих случаях превращение одного из реально со
здавшихся языков было продиктовано культурной мощью
(Рим в эпоху средневековья, эпциклопедисты Франции в конце XVIII-го века) и сыграло колоссальную интер
национальную и коллективизирующую роль в создании буржуазной культуры в целом.
Рабочему классу надо сознательно использовать, учесть и претворить в дело исторический опыт феода
лизма и капитализма. И это тем более, что рабочий класс обладает такими всеобъемлющими организацион
ными центрами, что его план может быть проведен в сравнительно короткий срок и даже декретирован. На место исторической стихии выступит научно-осознающаяся воля коллектива.
В настоящее время существует язык, как будто специально приспособленный к тому, чтобы стать ме
ждународным языком пролетариата. Эсперантисты утверждают, что их язык самый простой грамматически
и наиболее общий современным культурным языкам. Но все дело в том, что уже имеется реальный язык, а именно английский, который исторически сложился из сакского, германского и романского. Следовательно, он близок немцам, австрийцам, шведам, датчанам, норвеж
цам, французам, испанцам, итальянцам, многим южноамериканцам, швейцарцам и др. Кроме того, на анг
лийском языке говорят британцы, С.-А.С.Ш., Канада, Аляска, отчасти Мексика, Средняя Америка, Австралия, значительная часть Египта и Судана, Южная Африка, Индия, крупная часть Японии, Китая и Океанских Островов. Таким образом, огромные отряды современного пролетариата, и притом наиболее квалифициро
ванного, уже говорят по-английски, а другая близка английскому (тем более это относится к трудящимся в широком смысле).
Было бы, тем не менее, опрометчивым судить о преимуществах на долгое время рассчитанного плана по нынешнему положению вещей, и потому прежде всего надо иметь в виду дальнейшие перспективы, которые сулит английскому языку мировое экономическое разви
тие. И тут мы встретим благоприятную картину. Остов англосаксонских государств (Англия и С.-А.С.Ш.) пред
ставляют собою наиболее могущественные государственно
экономические системы, с каждым годом расширяющие круг своих действий и экспедицию своего капитала, а вместо с ним культуру и, значит, язык Средняя и се
верная Африка, малая и средняя Азия, Китай, Сибирь — все эти еще неиндустрилизованные области земного шара в ближайшее десятилетие подвергнутся неизбежной куль
турно-экономической обработке англо-саксов, безотносительно к ее методам (мирные концессии, насильствен
ные вторжения, ввоз квалифицированной рабочей силы, ввоз капитала, открытие филиалов и т. п.). Вскоре английский язык станет необходимым так же, как он необходим комми-вояжерам и в прейскурантских изданиях.
Такова логика истории.
Но и этого мало. Если взять совершенную культуру, — технику (электрификацию, кино и мн. др.), науку (нот, биологию, физико-химию и т. д.), искусство (архитек
тура, утилитарное искусство), педагогику, — мы всюду лучшее найдем у англо-саксов. Зная английский язык,
пролетарии всех стран не только научатся общению друг с другом, но получат доступ и к тысячелетним сокровищам культуры, к наиболее блестящим достиже
ниям современного человечества. Кроме того, они же, не отрываясь от исторической связи поколений, войдут в контакт с великой литературой англо-саксов, от Кип
линга, Джека Лондона, Диккенса, Теккерея, Стерн, Конан Дойля — до новейших форм английской публицистики
В настоящее время, в особенности в связи с иностранными делегациями, все настойчивее и настойчивее поднимается вопрос о рабочем международном языке. Из плоскости кружковых проблем вопросы эти перешли уже в актуальную стадию. И — тем не менее, вопрос о международном языке решается почти всюду одним и тем же образом: речь идет о так называемом эсперанто, то есть об искусственной, сплошь выдуманной системе.
Глубокая ошибочность этой позиции вскрывается легко. Имея в виду элементарную международную коммуникацию, предлагают упрощенный код, не знак, а сводку условных значков. Между тем, язык есть не просто условная коммуникация (флажки во флоте, телеграфный код и т. д.), а гигантская часть культуры, включающая в себя значительную часть идеологии, так называемого лингвистического жеста и материальных конкретных форм (лексикон, синтаксис, фонетика, схема
тика, фразеология и т. д.). Язык — не просто средство, орудие, а часть общественного, схематического и пси
хологического бытия; наконец, знак есть исторически развивающееся культурное целое.
Поэтому смешной утопией является мысль превратить условный самодовлеющий код в международный язык. Или эсперанто будет случайным кодом и, следо
вательно, потребует непроизводительной затраты сил на изучение переводов, приспособленных к другим звуковым системам, не давая решительно ничего в культурном отношении, т. е. не будучи интернационально базой, или же его придется выбросить. Но дальше: реальные языки непрерывно совершенствуются и видоизменяются. Через 15 — 20 лет трудно будет узнать нынешние языки, а эсперанто останется тем же. Все грамматические тео
рии эсперантистов, склоняющиеся на легкость эсперантических неологизмов, не ведут ни к чему, потому что революции в разных языках совершаются по законам целевого приспособления.
Рабочему классу надо обмениваться не просторечиво выраженными мыслями, а культурными конкретными цен
ностями. Для этого годится лишь живой язык. История показывает, что всегда, когда надобность в междуна
родном языке возникала, брали такую уже создавшуюся исторически лингвистическую систему, которая принесла бы с собою накопленные в ней общественные богатства.
Так, например, в эпоху средних воков, все — от художников, общественных деятелей, публицистов и до ученых — пользовались латинским языком (он тогда вовсе не был отжившей древностью). Позднее, во времена просвещенного абсолютизма, когда впервые торговый капитал создал элементы мирового хозяйства и скон
центрировал его связь в политически-государственных и академических ученых центрах (в средние века существо
вало лишь арабско-еврейское разноплеменное хозяйство), международным языком дипломатов, политически-ученых салонов и академий стал французский язык (традиции первого периода почти ужо исчезли, традиции второго еще крепки в дипломатии, зачахли в салонах и с трудом прозябают на научных международных съездах). В обоих случаях превращение одного из реально со
здавшихся языков было продиктовано культурной мощью
(Рим в эпоху средневековья, эпциклопедисты Франции в конце XVIII-го века) и сыграло колоссальную интер
национальную и коллективизирующую роль в создании буржуазной культуры в целом.
Рабочему классу надо сознательно использовать, учесть и претворить в дело исторический опыт феода
лизма и капитализма. И это тем более, что рабочий класс обладает такими всеобъемлющими организацион
ными центрами, что его план может быть проведен в сравнительно короткий срок и даже декретирован. На место исторической стихии выступит научно-осознающаяся воля коллектива.
В настоящее время существует язык, как будто специально приспособленный к тому, чтобы стать ме
ждународным языком пролетариата. Эсперантисты утверждают, что их язык самый простой грамматически
и наиболее общий современным культурным языкам. Но все дело в том, что уже имеется реальный язык, а именно английский, который исторически сложился из сакского, германского и романского. Следовательно, он близок немцам, австрийцам, шведам, датчанам, норвеж
цам, французам, испанцам, итальянцам, многим южноамериканцам, швейцарцам и др. Кроме того, на анг
лийском языке говорят британцы, С.-А.С.Ш., Канада, Аляска, отчасти Мексика, Средняя Америка, Австралия, значительная часть Египта и Судана, Южная Африка, Индия, крупная часть Японии, Китая и Океанских Островов. Таким образом, огромные отряды современного пролетариата, и притом наиболее квалифициро
ванного, уже говорят по-английски, а другая близка английскому (тем более это относится к трудящимся в широком смысле).
Было бы, тем не менее, опрометчивым судить о преимуществах на долгое время рассчитанного плана по нынешнему положению вещей, и потому прежде всего надо иметь в виду дальнейшие перспективы, которые сулит английскому языку мировое экономическое разви
тие. И тут мы встретим благоприятную картину. Остов англосаксонских государств (Англия и С.-А.С.Ш.) пред
ставляют собою наиболее могущественные государственно
экономические системы, с каждым годом расширяющие круг своих действий и экспедицию своего капитала, а вместо с ним культуру и, значит, язык Средняя и се
верная Африка, малая и средняя Азия, Китай, Сибирь — все эти еще неиндустрилизованные области земного шара в ближайшее десятилетие подвергнутся неизбежной куль
турно-экономической обработке англо-саксов, безотносительно к ее методам (мирные концессии, насильствен
ные вторжения, ввоз квалифицированной рабочей силы, ввоз капитала, открытие филиалов и т. п.). Вскоре английский язык станет необходимым так же, как он необходим комми-вояжерам и в прейскурантских изданиях.
Такова логика истории.
Но и этого мало. Если взять совершенную культуру, — технику (электрификацию, кино и мн. др.), науку (нот, биологию, физико-химию и т. д.), искусство (архитек
тура, утилитарное искусство), педагогику, — мы всюду лучшее найдем у англо-саксов. Зная английский язык,
пролетарии всех стран не только научатся общению друг с другом, но получат доступ и к тысячелетним сокровищам культуры, к наиболее блестящим достиже
ниям современного человечества. Кроме того, они же, не отрываясь от исторической связи поколений, войдут в контакт с великой литературой англо-саксов, от Кип
линга, Джека Лондона, Диккенса, Теккерея, Стерн, Конан Дойля — до новейших форм английской публицистики