ИНДУСТРИАЛЬНАЯ БЕЛЛЕТРИСТИКА

ΡАΠΠ, обозревая полугодичную продукцию пролетарских писателей, имеет сейчас перед собой две книги, отведенные под индустриальную тематику, — тема
тику, конечно, наиболее близкую и специфическую для всей рапповской организации.
Первая книга — Яков Шведов, «На Мартенах». К несчастью, Шведов РАПП’у подарка не сделал. Не
давний лирик, Шведов, перейдя в прозу, не сумел справиться с требованиями прозаической конструкции. Речь остается на уровне посредственных стихов о «травка зеленеет, солнышко блестит», деревенский лиризм просторно и ненужно наплывает в роман с заводской темой в центре, а самая заводская тема развернута по схемным разделам, проведена тремя хроноло
гическими стадиями: — завод до революции — завод в гражданскую войну — завод восстановленный, — и каждая стадия дана блеклою наметкою событий, завод же взят в самых общных, неединичных, отдален
ных от всякой конкретности чертах. Есть попытка психологии и типажа. Здесь Шведова губит штамп. Уж где только, в каких только романах, пьесах и фильмах не жительствовал этот грубоватый, но симпатичный старик Медведыч, ветеран производства и упрямый ревнитель советской промышленности, и где только не было тихого такого парня «Сергея», с зелененькой такой любовью к заводской девушке! Впрочем Медве
дыч и показан-то мало, в повести он оставил только свой нос, усы, даже того меньше — свою поговорку, свое «Кось в мазь», тиранящее читателя как молотилка.
Что же касается психологии, то Шведов тут плавает, как истинный «человек за бортом». Слишком плакатны герои романа: хорошенькая буржуазочка наслаждается, присутствуя на заводе: вот эта проволока тоненькаятоненькая, сейчас задушит рабочего, и ах, как это увлекательно — лучше цирка! А рабочий Громов, герой
гражданской войны, неприемлющий НЭП’а, взбесился по измышлению Шведова инфантильной идеей: убить генерала Слащева, проживающего в Москве. Громов но
чами не спит, все о Слащеве ему снится, к товарищам ходит совещаться, ищет сочувствия, но товарищи, конечно, умнее, и Громов остается со своей великой мыслью один. Не выдерживает, наконец, и вместо Слащева стреляет в себя.
Несравненно значительнее другая книга — «Фабрика Рабле» Михаила Чумандрина. Молодой пролетпрозаик, уже известный повестью «Родня», на этот раз описывает новый концентр, беря заметно удлиненный тема
тический радиус. В «Родне» ставилась «квартирнаяпроблема о бытовых житейских взаимоотношениях города и деревни, проблема дележа стола, стакана, кровати между рабочим и крестьянином. Здесь, в «Фаб
рике Рабле», тематика крупно повышается, средоточие книги — вопрос «государственный», вопрос о частном производстве в экономике СССР. Проявляя острую политическую любознательность — «вне-литературноесвойство, имеющее сейчас для всякого живого писа
теля смысл огромного преимущества — Чумандрин делает важный почин и в деле литературной конструкции.
Большой вопрос пролетарской литературы — вопрос о композиции литературной вещи, так как размещенье матерьяла, удельный вес тех или других момен
тов в общей композиции, определяет характер идейного воздействия, «содержание» общественной влиятельности писателя. Можно для вящего соблазна всю актуальную тематику разбрызгать по композиционной перифе
рии, а в «главных местах» оставить обывательскую нейтралыцину. Так это и делается, и, если завод, так что же, можно его поставить «для красоты» сзади, в подражание базарному фотографу, который фельд

Пленум РАПП‘а

1 октября открылся в Москве в доме Герцена пленум Российской Ассоциации пролетарских писателей.
«Рулевым» прошел доклад Л. Авербаха. Как известно, пленум весь был отдан творческим вопросам, и тема художественного метода пролетарской литературы направила мысль докладчика. Как исходный, был снова заявлен тезис: художественный метод, искомый вапповской организацией, должен строиться, как литературная параллель философскому материализму, революционной идеологии Энгельса и Маркса. Высшим торжеством для пролетарской литературы будет день, когда она осознает себя, как своеобразная специфическая художественная школа. В способствовании разви
тию этой школы — центральный смысл рапповской работы.
По существу доклад Л. Авербаха оказался докладом полемическим. После первых двух-трех штрихов, на
мечающих рапповское искусствопонимание, докладчик обратился к детальному осмотру идейных противников, к критике художественных идеологий смежных литературных групп.
Особо длительно обсуждалась позиция Воронского. Как литературный политик, Воронский разбит; тем хладнокровнее можно присмотреться к его литератур
но-теоретической работе. По мнению докладчика для РАПП’а полезно сотрудничество с Воронским, но сотрудчество осторожное. Нельзя пренебрегать куль
турным опытом Воронского, нужно приглядываться к его работе. Однако Воронский грешит и погрешает. Как раз культурность, близость к буржуазным традициям и сбивают Воронского на ошибки. В нем чрезмерна почтительность к иррациональному, прихвачен
ная им от буржуазной эстетики, а в своей последней книге «Искусство видеть мир» он, Воронский, изре
кает характерный афоризм, что у художника принципы эстетические главенствуют над принципами этическими, т. е. (в иной фразеологии) Воронским оспари
вается примат идеологических моментов. И вот про
счеты Воронского совершенно недопустимо разят в писаниях его учеников, тех малосмысленных школьников, которые исключительно живут и наживаются на ошибках поводыря.
Дальше всех усовершенствовался в этом смысле Горбов. Даже Блок, эстет и мистик, отстаивает в своем дневнике тенденциозность в искусстве, как сильное живящее начало, Горбов же, коммунист и советский критик, упрямо записывает тенденциозность в писательский минус.
Резко отмежевывался докладчик от художественной платформы ЛЕФ’а. Лефы стоят за документ, за фотографическую точность. Но какая же «натура», какой «документ»—фантастический снимок Родченки? Напри
мер, этот его неимоверно пузатый пионер на крохотных «столовых» ножках, полученный через парадоксальную установку фотографического аппарата? Рембрандт, не
давно «амнистированный» наконец-таки Маяковским, документальнее, нежели «точная» лефовская фиксация строгого будто бы реалиста Родченки. «Отпад» от Леф’а Маяковского — не случаен: художнику нечего делать в организации, первым своим яростным пунктом отрицающей всякое искусство.
Как бы продолжением Авербаха был доклад Либединского. Либединский пытался стать точкой зрения «ниже» Авербаха—приблизиться к плоскостям конкретных литературных вопросов. Либединским была раз
вита некая философия писательского жизненного опыта.
Очень важно, чтобы между «мировоззрительнымобобщением и непосредственными данными этого опыта не было той «прошвы», которая бьет в глаза у множества современных писателей. Для нас совершенство только там, где диалектико-материалистическое осмысление мира естественно и свободно проникает в мышление писателя. «Насильственное» осмысле
ние—такая же беда, как и одна схемная «философия»,
из-под которой выбит матерьял непосредственных переживаний.
«Осмотр» рапповской продукции был проведен рядом особых докладчиков. На пленуме подымался вопрос о необходимости провести некоторую унификацию