В живописи это было предпочтение салонно-академического «изящества» французского искусства XVII и XVIII вв., утонченной грации английских портретистовсовременников. напыщенного патетизма болонской ака
демической школы и классического величия римской или закатного великолепия венецианской — в Италии, при
дворного благородства Веласкеза и слащавой получувственной религиозности Мурильо — из испанцев и, наконец, откровенной чувственности и сытого и пьяного довольства фламандцев и голландцев XVII в.
Все остальное было чуждо социальной среде дворцовых и придворных коллекционеров, и потому в их собраниях не было ни простого и демократического искусства итальянских и северных, французских и нидер
ландских, примитивов — искусства городских общин XIII и XIV вв., ни буйного искусства молодой воинственной буржуазии XV и начала XVI вв. — эпохи кондотьеров, а из XVII и XVIII вв. — ни созданий мятущегося духа Эль-Греко, ни подлинного мятежника Гойи и родствен
ного ему Маньяско. Потому-то и позже не покупали эти коллекционеры пахнущей революциями французской живописи XIX века.
Как характерно присутствие в юсуповской галлерее картины Давида наполеоновской эпохи, а не предыду
щей, революционной, наличие мирных Коро и барбизонцев и отсутствие мятежников Курбе и Домье и даже патриархально-крестьянского Милле, а уж о переворачивающей и все, и вся живописи второй половины
(Из быта узбеков).
I.
„Бисм-илля ар-рахман ар-раим [1)]— торжественно звучит на притихшей площади старого узбекского города. Окруженный плотным кольцом приближенных мюридов и дервишей, шейх суфи ордена Каляндар призывает правоверных покинуть все дела житейские и открыть уши и сердца для принятия „божественных откровений .
— „ О, яалла, яалла“ [2)], благочестивым полушепотом вторят ему приближенные.
Быстро нарастает толпа желающих послушать „откровения“. Степенные седобородые узбеки, аксакалы и ходжи усаживаются на намазлыках прямо за спинами дервишей и мюридов, за ними садятся купцы и другие почетные люди, а дальше на почтительном расстоянии: молодежь, чайрикеры, дехкане. Женщин нет. Женщи
на — раба, она не может показываться в общество мужчин.
Медленно, с расстановкой, отчеканивая каждое слово, начинает шейх долгое повествование об ушедших в глубь веков временах и людях, особенно оста
навливаясь на генеалогии Магомета, Али, Гуссейна, Абу-бекра, Омара, Османа.
Вычурно-пестрым, как персидский орнамент, как сказки Шехеразады, фантастическим узором разверты
ваются перед правоверными картины жизни, „дел“ и невероятно запутанных отношений между целой пле
[1)] Во имя бога милосердного, милостивого. [2)] О господи, господи.
XIX в. и говорить нечего. Как характерно, наконец,
что эту живопись, от импрессионистов до наших дней, стали приобретать представители другого класса, и именно бунтовавшей в свое время московской буржуазии, в лице Третьяковых, Щукиных, Морозовых, Рябушинских и др. [*)].
Итак, ясно, что в главной массе пополнений, сделанных революцией, должны были оказаться картины тех же школ и тех же эпох, что и в основном собрании.
Исключения (другие школы и эпохи) представляются настолько незначительными, что никак не могли запол
нить существующих в Эрмитажной галлерее пробелов.
Для этой цели музею придется составить определенный, строго продуманный план и осуществлять его в течение многих лет...
Но значит ли это, что тем умаляется ценность самых пополнений и что Эрмитажная галлерея все-таки мало выиграла от революции?
Нет, не значит, ибо те отделы ее, которые пополнились, могут соперничать теперь с любым европейским музеем, так как если количественно пополнения дости
гают 25% прежнего состава, то качественно и по своей роли в нем они, пожалуй, и позначительней. Но об этом в следующий раз.
ВЛ. ДЕНИСОВ.
[*)] Тогда как петербургская буржуазия, как сказано. в большинстве тянулась за придворной знатью и старалась проникнуть в нее.
ядой вождей ислама и прославленных тиранов: Тимура, Джеготая, Чингис-хана.
— „Правоверные! Да будет прославлено имя аллаха, он знает, что я говорю вам правду , — повествует шейх. — „Заравшан и Сырдарья не имеют вместе столько воды, сколько крови пролилось при великом биче не
верных, посланнике бога и его пророка эмире Тимуре. Да будет ему слава. Он, построивший башню из 70.000 черепов своих врагов, он, который карал так, как по
добает великому царю и тени пророка на земле, он славил делами своими святое имя аллаха и память о нем навеки священна для правоверных .
Шейх — хороший оратор. Он нарисовал моря крови, монбланы трупов, перечислил самые ужасные жестокости
и, переплетя их с неслыханной роскошью и богатством восточных владык, сдобрил обещанием будущих благ для праведных сынов ислама.
— „Праведников ожидает несравнимый ни с чем на земле рай Магомеда, напоенный ароматом боже
ственных роз. Там текут реки воды живой, там все наполнено изысканными явствами, плодами вкусными и гуриями чудными, как сон!!.
Брызжут каскадом камней самоцветных, мишурой ослепительной дикие сказки фанатика-шейха и как сильный наркотик туманят-пьянят мусульманские головы.
„Бисм-илля ар-рахман ар-раим , после каждой глией (как в коране) возглашает восторженно шейх.
— „О яалла, яалла, — вторят все как один мусульмане.
Солнце медленно клонится к западу. Голос муэдзина с высоты минарета пробуждает правоверных от гипноза шейха и они толпою направляются к мечети совершить намаз.
Когда ослепительно-жгучее солнце, быстро отыграв на западе всеми цветами своего спектра, скроется за далекими вершинами Тянь-шаня, начинают бледнеть и
демической школы и классического величия римской или закатного великолепия венецианской — в Италии, при
дворного благородства Веласкеза и слащавой получувственной религиозности Мурильо — из испанцев и, наконец, откровенной чувственности и сытого и пьяного довольства фламандцев и голландцев XVII в.
Все остальное было чуждо социальной среде дворцовых и придворных коллекционеров, и потому в их собраниях не было ни простого и демократического искусства итальянских и северных, французских и нидер
ландских, примитивов — искусства городских общин XIII и XIV вв., ни буйного искусства молодой воинственной буржуазии XV и начала XVI вв. — эпохи кондотьеров, а из XVII и XVIII вв. — ни созданий мятущегося духа Эль-Греко, ни подлинного мятежника Гойи и родствен
ного ему Маньяско. Потому-то и позже не покупали эти коллекционеры пахнущей революциями французской живописи XIX века.
Как характерно присутствие в юсуповской галлерее картины Давида наполеоновской эпохи, а не предыду
щей, революционной, наличие мирных Коро и барбизонцев и отсутствие мятежников Курбе и Домье и даже патриархально-крестьянского Милле, а уж о переворачивающей и все, и вся живописи второй половины
Новые песни Востока седого
(Из быта узбеков).
I.
„Бисм-илля ар-рахман ар-раим [1)]— торжественно звучит на притихшей площади старого узбекского города. Окруженный плотным кольцом приближенных мюридов и дервишей, шейх суфи ордена Каляндар призывает правоверных покинуть все дела житейские и открыть уши и сердца для принятия „божественных откровений .
— „ О, яалла, яалла“ [2)], благочестивым полушепотом вторят ему приближенные.
Быстро нарастает толпа желающих послушать „откровения“. Степенные седобородые узбеки, аксакалы и ходжи усаживаются на намазлыках прямо за спинами дервишей и мюридов, за ними садятся купцы и другие почетные люди, а дальше на почтительном расстоянии: молодежь, чайрикеры, дехкане. Женщин нет. Женщи
на — раба, она не может показываться в общество мужчин.
Медленно, с расстановкой, отчеканивая каждое слово, начинает шейх долгое повествование об ушедших в глубь веков временах и людях, особенно оста
навливаясь на генеалогии Магомета, Али, Гуссейна, Абу-бекра, Омара, Османа.
Вычурно-пестрым, как персидский орнамент, как сказки Шехеразады, фантастическим узором разверты
ваются перед правоверными картины жизни, „дел“ и невероятно запутанных отношений между целой пле
[1)] Во имя бога милосердного, милостивого. [2)] О господи, господи.
XIX в. и говорить нечего. Как характерно, наконец,
что эту живопись, от импрессионистов до наших дней, стали приобретать представители другого класса, и именно бунтовавшей в свое время московской буржуазии, в лице Третьяковых, Щукиных, Морозовых, Рябушинских и др. [*)].
Итак, ясно, что в главной массе пополнений, сделанных революцией, должны были оказаться картины тех же школ и тех же эпох, что и в основном собрании.
Исключения (другие школы и эпохи) представляются настолько незначительными, что никак не могли запол
нить существующих в Эрмитажной галлерее пробелов.
Для этой цели музею придется составить определенный, строго продуманный план и осуществлять его в течение многих лет...
Но значит ли это, что тем умаляется ценность самых пополнений и что Эрмитажная галлерея все-таки мало выиграла от революции?
Нет, не значит, ибо те отделы ее, которые пополнились, могут соперничать теперь с любым европейским музеем, так как если количественно пополнения дости
гают 25% прежнего состава, то качественно и по своей роли в нем они, пожалуй, и позначительней. Но об этом в следующий раз.
ВЛ. ДЕНИСОВ.
[*)] Тогда как петербургская буржуазия, как сказано. в большинстве тянулась за придворной знатью и старалась проникнуть в нее.
ядой вождей ислама и прославленных тиранов: Тимура, Джеготая, Чингис-хана.
— „Правоверные! Да будет прославлено имя аллаха, он знает, что я говорю вам правду , — повествует шейх. — „Заравшан и Сырдарья не имеют вместе столько воды, сколько крови пролилось при великом биче не
верных, посланнике бога и его пророка эмире Тимуре. Да будет ему слава. Он, построивший башню из 70.000 черепов своих врагов, он, который карал так, как по
добает великому царю и тени пророка на земле, он славил делами своими святое имя аллаха и память о нем навеки священна для правоверных .
Шейх — хороший оратор. Он нарисовал моря крови, монбланы трупов, перечислил самые ужасные жестокости
и, переплетя их с неслыханной роскошью и богатством восточных владык, сдобрил обещанием будущих благ для праведных сынов ислама.
— „Праведников ожидает несравнимый ни с чем на земле рай Магомеда, напоенный ароматом боже
ственных роз. Там текут реки воды живой, там все наполнено изысканными явствами, плодами вкусными и гуриями чудными, как сон!!.
Брызжут каскадом камней самоцветных, мишурой ослепительной дикие сказки фанатика-шейха и как сильный наркотик туманят-пьянят мусульманские головы.
„Бисм-илля ар-рахман ар-раим , после каждой глией (как в коране) возглашает восторженно шейх.
— „О яалла, яалла, — вторят все как один мусульмане.
Солнце медленно клонится к западу. Голос муэдзина с высоты минарета пробуждает правоверных от гипноза шейха и они толпою направляются к мечети совершить намаз.
Когда ослепительно-жгучее солнце, быстро отыграв на западе всеми цветами своего спектра, скроется за далекими вершинами Тянь-шаня, начинают бледнеть и