умирать звуки дня. Пыльная сетка, целый день висевшая в воздухе, медленно садится на землю, и когда зазвучат неслышные днем струйки арыков, тогда ро
дятся звуки восточной песни. Песни востока—унылые, грустные, словно тоска о погибшем прекрасном, словно потеряно что-то родное, любимое, близкое...
Стон, не то плач, не то ветра в пустынях напевы или же все это слитое вместе названо песней востока.
Но поются песни по-разному, разные мысли вливаются в них.
Бай или бек, отупевший от жира, вечером слушает песни наемных певцов. Песни для бая нужны сладо
страстные, песни для бая нужны с волшебством. Тихо серебряным звоном звенят струны дутара, сааза и под их звуки певцы говорят сказки волшебные баю.
О роскошных пирах, златогривых конях, о гаремах волшебно-чудесных, о таинственных кладах в Памирских горах и о всем, чего бай пожелает...
Отягченный семьей и нуждою дехкан тоже песни поет, но иные.
Он поет о труде, о хлопковых полях, о плуге, катмене, об арыках, урожай себе в песнях он просит большой и аллаха о том умоляет.
Простое обычное слово, казалось бы, но оно электрическим током пробегает по рядам и сразу устана
вливает незримую связь между собравшимися я оратором.
— „Товарищи , — продолжает оратор, — „сегодня мы, как и в прошлом году, празднуем годовщину великой
Октябрьской революции. Много борьбы, много тяжелых страданий пришлось вынести трудящимся, но победа за нами. Через страшный голод, лишения, невежество, темноту, через басмаческие палеты, через происки мулл и обиженных баев, через все преграды, которые строи
лись нам на иностранные капиталы, плывшие через афганскую границу, мы сумели перешагнуть и завоевали себе то, что иам принадлежит по праву .
Оратора прерывают бурные апплодисменты. К ярких образах перед слушателями проходит картина борьбы, свидетелями и участниками которой они были сами. Речь оратора покрывается криками восторга, апплодисментами.
Новые дерзкие слова, новые дерзкие мысли, новый свободный народ в древнем седом Регистане!
И вместо гнусавых „песнопений дервишей и мулл, вместе с туземным оркестром здесь загремела новая песня:
Вставай проклятьем заклейменный Весь мир голодных и рабов...
Сколько могущества, сколько бурной силы чувствуется в этом пении! Все, что тысячелетиями накоплялось в душе угнетенного мусульманина, грозно заговорило и вылилось в этой песне.
Целый день радостное население на площадях и базарах напевает новую чудную песню.
По улицам проходят жизнерадостные кипучие комсомольцы с пением „Молодой гвардии .
Вечерами в клубах трудящиеся слушают новую музыку. новые песни и смотрят на сцене новую жизнь.
В клубе „Кызыл-юлдуз (красная звезда) идет новая пьеса революц. драматурга Хаджимуина Шукурлы-углы: „Мазлума-хатун“ (Угнетенная женщина).
Перед зрителями проходят реальные живые картины жизни угнетенной женщины востока и бичуется пере
житок восточного варварства — многоженство. В других клубах и узбекском театре ставятся другие революционные пьесы, в которых недостатка не чувствуется.
„Фергана Паджааси (Ферганская трагедия). „Оклик курбанляри (Жертвы голода), „Бон билян хазматчи (Купец и слуга) и другие.
Революция разбудила дремавшие творческие силы и сейчас появляются новые оригинальные песни и узбекские оперы.
Современный -узбекский композитор Гулам Зафари написал оперу „Халима , которая пользуется вполне заслуженным успехом. Старые узбекские мотивы, лишен
ные слов, а следовательно и содержания. сейчас исполь
зуются композитором Зафари в полной мере для новых революционных опер.
Бывшая в полном загоне узбекская поэзия воспрянула и сейчас можно встретить на улицах и базарах юнош, распевающих свои произведения. Радостно ста
новится как-то на душе и хочется вместе с одним из молодых узбекских писателей продекламировать его четверостишие:
То, что грезилось только в отважных мечтах. То, что сказкой наивной казалось
Воплотилося в жизнь, и исчезнул аллах, И следа от него не осталось.
ПАВЕЛ БЕЗРУКИХ.
[*)] Перевод мой П. Б.
II.
1925 Г.
Блещет ярко на солнце голубая, зеленая, синяя майолика старых медрессе эпохи тимуридов. Регистан цветет, как поле в майский день, цветами яркими халатов, тюбитеек, чалм.
Тысячи узбеков, их жен и детей, оживленных и радостных, заполняют всю площадь. Далеко слышен гул их оживленных голосов и бурных взрывов смеха. Над медрессе Тилля-Кари и Шир-Дор развеваются алые знамена. Посредине площади, где обычно дервиши у мазара святого мясника занимались своими „поуче
ниями , возвышается помост, украшенный килимами, знаменами, коврами. Митинг еще не начинался, а по
тому сейчас говорят все, говорят с таким увлечением и жаром, как будто бы им со дня рождения запрещалось говорить и вот теперь они хотят наверстать потерянное.
Часто проносится слово „бай , но не в прежнем значении, а как бранное слово.
„Тюря (господин) совершенно не произносится, разве кто-нибудь в шутку назовет так кишлачника — приятеля, да и то с неохотой смеются на эту шутку.
Но зато над всем властвует слово „уртак (товарищ).
Не видать, как прежде, впереди седобородых аксакалов, мулл и ходжей в белых чалмах.
Мелькают радостные лица декхан, батраков, радостные лица хозяев страны — трудящихся.
Среди халатов и тюбитеек контрастными пятнышками то в одном, то в другом месте мелькают защит
ные гимнастерки и остроконечные шлемы кызыл-аскеров (красноармейцев). Они — любимые желанные гости, они — герои дня.
Это — молодые и старые узбеки, окуренные порохом гражданской войны, которые с винтовкой в руках шли на штурм богачей баев, шли на штурм самого Ислама.
На трибуне появляются люди в халатах и тюбитейках. Один из них поднимает руку вверх и все стихает.
Тысячи глаз жадно впиваются в оратора и среди
тишины раздается короткое слово: — „Товарищи!
* * *
Так было, так пели .. до Октября.
дятся звуки восточной песни. Песни востока—унылые, грустные, словно тоска о погибшем прекрасном, словно потеряно что-то родное, любимое, близкое...
Стон, не то плач, не то ветра в пустынях напевы или же все это слитое вместе названо песней востока.
Но поются песни по-разному, разные мысли вливаются в них.
Бай или бек, отупевший от жира, вечером слушает песни наемных певцов. Песни для бая нужны сладо
страстные, песни для бая нужны с волшебством. Тихо серебряным звоном звенят струны дутара, сааза и под их звуки певцы говорят сказки волшебные баю.
О роскошных пирах, златогривых конях, о гаремах волшебно-чудесных, о таинственных кладах в Памирских горах и о всем, чего бай пожелает...
Отягченный семьей и нуждою дехкан тоже песни поет, но иные.
Он поет о труде, о хлопковых полях, о плуге, катмене, об арыках, урожай себе в песнях он просит большой и аллаха о том умоляет.
Простое обычное слово, казалось бы, но оно электрическим током пробегает по рядам и сразу устана
вливает незримую связь между собравшимися я оратором.
— „Товарищи , — продолжает оратор, — „сегодня мы, как и в прошлом году, празднуем годовщину великой
Октябрьской революции. Много борьбы, много тяжелых страданий пришлось вынести трудящимся, но победа за нами. Через страшный голод, лишения, невежество, темноту, через басмаческие палеты, через происки мулл и обиженных баев, через все преграды, которые строи
лись нам на иностранные капиталы, плывшие через афганскую границу, мы сумели перешагнуть и завоевали себе то, что иам принадлежит по праву .
Оратора прерывают бурные апплодисменты. К ярких образах перед слушателями проходит картина борьбы, свидетелями и участниками которой они были сами. Речь оратора покрывается криками восторга, апплодисментами.
Новые дерзкие слова, новые дерзкие мысли, новый свободный народ в древнем седом Регистане!
И вместо гнусавых „песнопений дервишей и мулл, вместе с туземным оркестром здесь загремела новая песня:
Вставай проклятьем заклейменный Весь мир голодных и рабов...
Сколько могущества, сколько бурной силы чувствуется в этом пении! Все, что тысячелетиями накоплялось в душе угнетенного мусульманина, грозно заговорило и вылилось в этой песне.
Целый день радостное население на площадях и базарах напевает новую чудную песню.
По улицам проходят жизнерадостные кипучие комсомольцы с пением „Молодой гвардии .
Вечерами в клубах трудящиеся слушают новую музыку. новые песни и смотрят на сцене новую жизнь.
В клубе „Кызыл-юлдуз (красная звезда) идет новая пьеса революц. драматурга Хаджимуина Шукурлы-углы: „Мазлума-хатун“ (Угнетенная женщина).
Перед зрителями проходят реальные живые картины жизни угнетенной женщины востока и бичуется пере
житок восточного варварства — многоженство. В других клубах и узбекском театре ставятся другие революционные пьесы, в которых недостатка не чувствуется.
„Фергана Паджааси (Ферганская трагедия). „Оклик курбанляри (Жертвы голода), „Бон билян хазматчи (Купец и слуга) и другие.
Революция разбудила дремавшие творческие силы и сейчас появляются новые оригинальные песни и узбекские оперы.
Современный -узбекский композитор Гулам Зафари написал оперу „Халима , которая пользуется вполне заслуженным успехом. Старые узбекские мотивы, лишен
ные слов, а следовательно и содержания. сейчас исполь
зуются композитором Зафари в полной мере для новых революционных опер.
Бывшая в полном загоне узбекская поэзия воспрянула и сейчас можно встретить на улицах и базарах юнош, распевающих свои произведения. Радостно ста
новится как-то на душе и хочется вместе с одним из молодых узбекских писателей продекламировать его четверостишие:
То, что грезилось только в отважных мечтах. То, что сказкой наивной казалось
Воплотилося в жизнь, и исчезнул аллах, И следа от него не осталось.
ПАВЕЛ БЕЗРУКИХ.
[*)] Перевод мой П. Б.
II.
1925 Г.
Блещет ярко на солнце голубая, зеленая, синяя майолика старых медрессе эпохи тимуридов. Регистан цветет, как поле в майский день, цветами яркими халатов, тюбитеек, чалм.
Тысячи узбеков, их жен и детей, оживленных и радостных, заполняют всю площадь. Далеко слышен гул их оживленных голосов и бурных взрывов смеха. Над медрессе Тилля-Кари и Шир-Дор развеваются алые знамена. Посредине площади, где обычно дервиши у мазара святого мясника занимались своими „поуче
ниями , возвышается помост, украшенный килимами, знаменами, коврами. Митинг еще не начинался, а по
тому сейчас говорят все, говорят с таким увлечением и жаром, как будто бы им со дня рождения запрещалось говорить и вот теперь они хотят наверстать потерянное.
Часто проносится слово „бай , но не в прежнем значении, а как бранное слово.
„Тюря (господин) совершенно не произносится, разве кто-нибудь в шутку назовет так кишлачника — приятеля, да и то с неохотой смеются на эту шутку.
Но зато над всем властвует слово „уртак (товарищ).
Не видать, как прежде, впереди седобородых аксакалов, мулл и ходжей в белых чалмах.
Мелькают радостные лица декхан, батраков, радостные лица хозяев страны — трудящихся.
Среди халатов и тюбитеек контрастными пятнышками то в одном, то в другом месте мелькают защит
ные гимнастерки и остроконечные шлемы кызыл-аскеров (красноармейцев). Они — любимые желанные гости, они — герои дня.
Это — молодые и старые узбеки, окуренные порохом гражданской войны, которые с винтовкой в руках шли на штурм богачей баев, шли на штурм самого Ислама.
На трибуне появляются люди в халатах и тюбитейках. Один из них поднимает руку вверх и все стихает.
Тысячи глаз жадно впиваются в оратора и среди
тишины раздается короткое слово: — „Товарищи!
* * *
Так было, так пели .. до Октября.