ВОПРОС

„Омоложения балета“

(В дискуссионном порядке).
...О, Новерр! Как было бы тебе стыдно за нас, современных мастеров балета. Ведь я, факти
чески, в XX веке го
ворю о том, что уже было сказано тобою в XVIII!
В самой краткой форме излагаю свой взгляд на „омоложение“ балета.
Очень давно, будучи еще воспитанником С.-Петербургского б. императорского театрального училища и до этих дней, я слежу за борьбой страшного тысячеголового Мангуса—конторы с театром. Раньше вся эта „тысяча“ вмещала в себе не более 2-х унций здравого смысла, нуль, даже два нуля вкуса и нескончаемые пуды серовато-мутного вещества, назначение которого нельзя было определить. В настоящее время, правда, увеличилось количество унций здравого смысла, но, судя по репертуару, нулей не убавилось.
Нападающие на балет и на его репертуар очевидно не знают, что все качества—от засилия руково
дящих балетом старцев. Это они избирают таланты. Это они расценивают их по степени их заслуженности. Это они выпускают такие постановки, от которых мутит по
три дня не только зрителя, но и самих артистов. Это они извлекают из гробов покойников и показывают несчастной публике, как аттракцион. Это они держат в рабском повиновении организм Ак. балета. Это под их
давлением так позорно сокращается труппа, что Союзу приходится немедленно отменять это сокращение. Это
они за сезон 25—26-го года искалечили постановку „Иосиф Прекрасный“ и отказали балетмейстеру и де
коратору в просьбе исправить ее. Это они отобрали у балерины Банк все ее-балеты только за то, что Банк работает в постановках Голейзовского и пр. и пр. Не хватило бы многих стоп бумаги, чтобы описать всю мохнатость, допотопность, неприкосновенность и великолепие этого Мангуса.
До сезона 25—26-го года можно было еще молчать, но теперь, когда вопрос „омоложения“ балета волнует уже не только балетные круги, что доказы
вает недавний диспут в Доме Герцена, молчать стало невозможным. Кого же в сущности винить? Конечно, не помещение же и не мелких служащих.
Если было бы возможно „омолаживать“ теперь балет, то начать надо было бы со школы. Я не знаю, как обстоят дела в Ленинградском балетном училище, но Московская школа ниже всякой критики. Надо было бы учредить там преподавание не одного только классического танца. Ведь он фактически развивает положенное ему количество мышц, остальные же в те
чение многих лет атрофируются. Тело современного ученика Московской школы недостаточно развито. Ста
рики преподаватели совершенно забыли настоящую школу и пропагандируют лишь то, что запомнили, отри
цая все остальное. Теперь же, при зарождении чего-то
нового и требующего хотя бы той школы, которую мы проходили в Ленинграде, эта пропаганда превращена администрацией балета в идеологическую борьбу. Что
поделаешь, когда говоришь один, когда только один не боишься. Вступиться некому. Я теряю силы в борьбе с дирекцией ГАБТ и балетной ветошью. А Ле
нинград—там царствует Лопухов (продолжение В. Д. Тихомирова). Наша школа продолжает держаться политики дома Романовых—„чем меньше образования, тем

„Омоложение“ оперы и балета

(Два очередных субботника Модпик‘а)
На днях в Обществе Драматических Писателей и Композиторов под председательством тов. Но
вицкого (пр-ля Худ. Отд. Главнауки) состоялся диспут на тему „Омоложение оперы и балета“.
В своем вступительном слове В. И. Блюм указал, что его главная цель наметить основные вехи вопросов, развить вокруг них дискуссию.
— „В настоящее время вопрос об освежении искусства одни из актуальных по всему теа-фронту; он не
мог не коснуться и оперы с балетом. Их формы изжили сами себя, и публика для них находится только по специфическим причинам, отдаленно касающимся искусства. Но в здравом уме и твердой памяти вряд ли кто пойдет в оперу. Нельзя отрицать значение музыки в опере, но нельзя уйти и от сюжета и смысла—этого требует зритель и особенно пролетарский.
Трагедия каждой омоложающейся оперы в том, что любая форма искусства соответствует времени т. е. культурному состоянию общества.
Попытки заключить в старую форму новое содержание не приводят к результатам. Таковы неудачные опыты с „Тоской“ Пуччини (на тему Парижской Коммуны) и „Гугеноты“ Мейербера (о декабристах).
Неудачны и прошедшие уже в Большом театре две оперы „Степан Разин“ Триодина и „Декабристы“ Золотарева.
Оперная форма уже давно нежила себя. Сознавая это Вагнер, пришел к мысли создать музыкальную драму. Но с Вагнером умерла и муздрама.
Что же нужно: нужно дать новый сюжет, обусловленный революционностью, целиком новую музыку и новый текст; эта новая опера будет носить, главным образом, ораториальный характер, — зрелищная сторона будет обслужена от физкультуры, может быть в рамках „Синей Блузы“.
Не менее отжившим является и балет. Сейчас мы смотрим лишь отдельные номера, как Абрамову, Банк. Подгорецкую и - на любителя — Гельцер; но в конце концов балет не что иное, как червеобразный отросток,
когда-то, вероятно, нужный, ио теперь безнадежно атрофированный.
В заключение тов. Блюм познакомил аудиторию с новым либретто для оперы „Минин“ (на музыку „Жизнь за царя“), поразившим аудиторию своей безграмотностью во всех отношениях и смыслах.
В качестве оппонентов выступили: т. Хмара — paзобравший речь т. Блюма с точки зрения марксиста. Наша жизнь опередила оперу, как феодальный театр по преимуществу. Пролетариату необходимо присмот
реться к буржуазному искусству. А жажда к искус
ству у него велика. И только по трупам таких „вагнеренков“, как Триодин, придут Вагнеры революционнопролетарского искусства.
Зенкевич.—Тов. Блюм поставил ряд насущных вопросов; современная форма оперы отжила свой век. Оперу, действительно, лучше слушать, повернувшись спиной к сцене — или же итти в симфонический и ка
мерный концерт. Новая опера придет тогда, когда ее
творцами будут не два лица композитор и либретист, а масс, дающая синтез музыки, пения, слова, физкультуры.
Сорокин (Зам. директора Большого театра). — Тов. Блюм не сказал ничего нового. Опера и балет не отвечают современности, но где же взять лучше? При