Насколько я зналъ покойнаго, его основное міросозерцаніе можно было бы назвать идеалистическимъ реализмомъ, если только это выраженіе возможно и понятно. Новѣйшими философами и мистиками онъ очень мало интересовался, и если сверхчеловѣки Ницше казались ему только новой редакціей романтическихъ сверхгероевъ стараго времени, то шутовская хламида теософско
сверхчеловѣческихъ измышленій, которую пытались возложить и на него, возбуждала въ немъ припадки самой искренней веселости, весьма ему свойственной, несмотря на всю серьезность его основного умственнаго склада.
Въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ Сергѣй Ивановичъ былъ истиннымъ носителемъ евангельскаго завѣта о любви и снисходительности. Онъ былъ полонъ состраданія ко всѣмъ униженнымъ и оскорбленнымъ, къ какому бы классу общества они ни принадлежали, и насколько позволяли его неболь
шія средства, многимъ помогалъ, хотя и былъ осмотрителенъ въ этомъ отношеніи. Однажды нѣкто обратился къ нему, ссылаясь на меня, и въ до
казательство представилъ С. И. мою карточку, на которой, впрочемъ, ничего не было написано. Танѣевъ попросилъ его придти на другой день, а самъ отправился ко мнѣ за справками, такъ какъ, по его словамъ, ему совсѣмъ не хотѣлось быть наивнымъ простакомъ. Оказалось, что ссылка на меня была выдумкой, и на другой день просителю велѣно было сказать, что Сергѣй
Ивановичъ меня видѣлъ; этого, конечно, было достаточно для немедленнаго исчезновенія неизвѣстнаго лица. Иногда С. И. обращался ко мнѣ за совѣтомъ о возможно цѣлесообразной формѣ помощи, при чемъ всегда выказывалъ сердечную заботливость и стараніе не только временно поддержать просителя, но и дать возможность ему твердо стать на ноги.
Одной изъ характерныхъ чертъ С. И. было отсутствіе чувства злобы по отношенію къ кому-либо; онъ могъ совершенно искренно негодовать на тѣ или другія дѣйствія и поступки, но не могъ долго хранить злого чувства по отношенію къ виновникамъ такихъ дѣйствій. Всего менѣе онъ негодовалъ на враждебныя отношенія лично къ нему, хотя иногда такія отношенія глу
боко его огорчали. Ему случалось безповоротно расходиться съ людьми, но это дѣлалось не въ силу враждебнаго чувства, а въ силу сознанія, что нужно поступить именно такъ, и никто потомъ не слышалъ отъ него относительно такихъ людей слова осужденія или враждебности. Мнѣ передавали слѣ
дующій случай: при выносѣ тѣла С. И. Танѣева въ селѣ Дютьковѣ, гдѣ онъ скончался, когда шествіе поровнялось со старикомъ пастухомъ, стоявшимъ на дорогѣ, старикъ сталъ на колѣни и сказалъ: „Всѣмъ-то ты добра желалъ, никому злого слова не сказалъ; вѣчный тебѣ покой и царство небесное“. Въ этихъ немногихъ словахъ простого человѣка сказано очень много, и рѣдко кому удается заслужить такое посмертное напутствіе.
Я предполагалъ сдѣлать для этой книги болѣе или менѣе обстоятель
ный обзоръ жизни и дѣятельности С. И. Танѣева, но различныя обстоя
сверхчеловѣческихъ измышленій, которую пытались возложить и на него, возбуждала въ немъ припадки самой искренней веселости, весьма ему свойственной, несмотря на всю серьезность его основного умственнаго склада.
Въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ Сергѣй Ивановичъ былъ истиннымъ носителемъ евангельскаго завѣта о любви и снисходительности. Онъ былъ полонъ состраданія ко всѣмъ униженнымъ и оскорбленнымъ, къ какому бы классу общества они ни принадлежали, и насколько позволяли его неболь
шія средства, многимъ помогалъ, хотя и былъ осмотрителенъ въ этомъ отношеніи. Однажды нѣкто обратился къ нему, ссылаясь на меня, и въ до
казательство представилъ С. И. мою карточку, на которой, впрочемъ, ничего не было написано. Танѣевъ попросилъ его придти на другой день, а самъ отправился ко мнѣ за справками, такъ какъ, по его словамъ, ему совсѣмъ не хотѣлось быть наивнымъ простакомъ. Оказалось, что ссылка на меня была выдумкой, и на другой день просителю велѣно было сказать, что Сергѣй
Ивановичъ меня видѣлъ; этого, конечно, было достаточно для немедленнаго исчезновенія неизвѣстнаго лица. Иногда С. И. обращался ко мнѣ за совѣтомъ о возможно цѣлесообразной формѣ помощи, при чемъ всегда выказывалъ сердечную заботливость и стараніе не только временно поддержать просителя, но и дать возможность ему твердо стать на ноги.
Одной изъ характерныхъ чертъ С. И. было отсутствіе чувства злобы по отношенію къ кому-либо; онъ могъ совершенно искренно негодовать на тѣ или другія дѣйствія и поступки, но не могъ долго хранить злого чувства по отношенію къ виновникамъ такихъ дѣйствій. Всего менѣе онъ негодовалъ на враждебныя отношенія лично къ нему, хотя иногда такія отношенія глу
боко его огорчали. Ему случалось безповоротно расходиться съ людьми, но это дѣлалось не въ силу враждебнаго чувства, а въ силу сознанія, что нужно поступить именно такъ, и никто потомъ не слышалъ отъ него относительно такихъ людей слова осужденія или враждебности. Мнѣ передавали слѣ
дующій случай: при выносѣ тѣла С. И. Танѣева въ селѣ Дютьковѣ, гдѣ онъ скончался, когда шествіе поровнялось со старикомъ пастухомъ, стоявшимъ на дорогѣ, старикъ сталъ на колѣни и сказалъ: „Всѣмъ-то ты добра желалъ, никому злого слова не сказалъ; вѣчный тебѣ покой и царство небесное“. Въ этихъ немногихъ словахъ простого человѣка сказано очень много, и рѣдко кому удается заслужить такое посмертное напутствіе.
Я предполагалъ сдѣлать для этой книги болѣе или менѣе обстоятель
ный обзоръ жизни и дѣятельности С. И. Танѣева, но различныя обстоя