Рис. К. РОТОВА
uue искусство, если хорошее пение очищает вашу душу, если вы не хотите,
придя из театра, повеситься в уборной на собственных подтяжках, —не ходите в Большой театр. Не пойдете?
— Увы! — ответил я.—Сейчас я иду именно в Большой театр. На «Мейстерзингеров».
Москвич всплеснул руками и стал пятиться от меня задом.
— Вагнера?!—простонал он.-Слушать Вагнера в Большом театре?! Но кто-же его будет петь??
— В афишке, — храбро сказал я. — фамилии певцов обозначены. Очевидно,
они и будут петь.
— Боже, боже!—донеслось до меня.— Он с ума сошел!
Моего третьего собеседника поглотила мятель...
Я н<инод под своды Большого театра. Дйрижер Л. Штейнберг был на высоте. Кто скажет, что он не был на вы
соте, пусть первый бросит в меня камень. Он возвышался над оркестром и был виден всему зрительному залу.
Постановщик, художник и хормейстер тоже были на высоте. Мы хотим под* черкнуть этим, что постановка была хорошая, декорации великолепные и хор отличный.
Постановщик, кроме свежих мизансцен, блеснул также совершенно исключительным техническим нововведением. В «Евгении Онегине» между 2 и 3 актом проходит несколько лет. В «Мейстерзинге
рах» этого утомительного промежутка удалось избежать. Между 2 н 3 актами проходит всего полтора часа. Это несом
ненное достижение принимается публи
кой почему-то безо всякого энтузиазма. Придирчивый народ, эта публика!
Теперь нужно сказать несколько теплых дружеских слов о певцах.
Певцов было много, очень много. Они были одеты в различные костюмы. Одни
были низенькие. Другие — наоборот, высокие. Иные были с бородами. Иные —гак, бритые. Среди них были две женщины: одна — высокая, полная, другая—тозке полная, но пониже ростом.
Но все эти соаер шенно различные йо своему внешнему ви
ду люди сходились на одном немаловажном обстоятельстве: пели
одинаково плохо. При
ятным исключением был только баритон Минеев. Ему приш
ось исполнять пар
тию комика, который по ходу оперы д о л-
ж е н плохо петь. Эту задачу певец выполнил блестяще.
Героя-безлошадного рыцаря Вальтера пел тенор Озеров. У некоторых зрителей сложилось такое впечатление, что Озеров перед выходом на сцену выпил стопку лимонаду, что лимонад этот застрял у певца в горле и в про
должении всего спектакля булькал там, заставляя зрителей помышлять о прохладном буфете.
Исполнителя партии Ганса Сакса Садомова вообще не было слышно. Если артист в частной беседе сошлется на то, что его, яко-бы, заглушал дирижер Л. Штейнберг, не верьте ему Его может заглушить даже маленький туль
ский самоварчик, поющий за семейным столом.
Да! Совсем было забыл! Новый текст С. Городецкого!
Вы знаете, С. Городецкий написал к «Мейстерзингерам» новый текст!
Ей-богу! Даже в программах напи
сано: «Новый текст С. Городецкого».
Текста, правда, ни один человек и театре не расслы
шал, но все-таки льстило сознание, что поют не плохой, старорежим
ный текст, а новый, вероятно, хо
роший, и, вероятно, революционный. Вспоминается старый, добрый театральный анекдот.
Знаменитому певцу Икс сказали:
- Послушайте, Икс! Ведь вы же идиот!
- А голос?- возразил не растерявшийся певец.
И все склонились перед певцом Икс. Ему все прощалось. У него был голос.
У него было то, что отличает певца от не певца.
Хорошая вещь голос!
Иностранец Федоров
Садомов—холодный сапожник Ганс.
Приятным исключением был баритон
Минеев
О
становив прямо на улице симпа
тичного юношу с открытым ли
цом в кожаной куртке и с пачкой книг под мышкой, я спросил его:
— Ответьте мне, по возможности короче, на один актуальный вопросик: как поступить с Большим театром?
— Открыть в Большом театре кино!-быстро ответил юноша, — А... оперу? — Разогнать!
— И чтоб хорошие картины шли,— придирчиво добавил юноша.-Не какойнибудь там «Стеклянный глаз» или «В город входить нельзя», а чтоб настоящее. Вроде «Чингисхана».
Следующий человек, которого я остановил, был человек солидный, с портфелем, в роговых очках.
- Как поступить с Большим театром? - спросил я.
- Отдать Мейерхольду, — сказал человек.
— А оперу?
— Перевести в исйерхольдовское юмещение. А почему вы, собственно говоря, спра
шиваете? Не Свидерский ли вы, часом?
- Что вы, что вы ! — застенчиво хихикнул я. — Ска
жет же человек такое...
Весело напевая, я остановил третьего и последнего моск
вича и спросил его в упор:
- Как поступить с Большим театром?
— А что?—подо
зрительно спросил москвич,—разве что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего такого не случи
лось. Так, вообще, интересно знать ваше мнение но поводу Большого театра.
— А! Тогда другое дело, — сказал москвич, поправляя пеиснэ. - Я, видите ли, любитель онеры. Я обожаю музыку,
преклоняюсь перед пением. Слушая оперный хор, я плачу слезами радости, Имена Верди, Чайковского, Вагнера, Глинки, Россини и Мусоргского для меня священны. Я два раза слышал
Шаляпина, три раза Баттистинн и один раз Карузо. Что же касается моего дяди Павла Федоровича, то он слышал даже Таманьо и Тетраццини. Но... не ходите в Большой театр! Если вам дорого опер
Озеров - безлошад
ный рыцарь Вальтер.
ДЕНЬГИ ОБРАТНО!
uue искусство, если хорошее пение очищает вашу душу, если вы не хотите,
придя из театра, повеситься в уборной на собственных подтяжках, —не ходите в Большой театр. Не пойдете?
— Увы! — ответил я.—Сейчас я иду именно в Большой театр. На «Мейстерзингеров».
Москвич всплеснул руками и стал пятиться от меня задом.
— Вагнера?!—простонал он.-Слушать Вагнера в Большом театре?! Но кто-же его будет петь??
— В афишке, — храбро сказал я. — фамилии певцов обозначены. Очевидно,
они и будут петь.
— Боже, боже!—донеслось до меня.— Он с ума сошел!
Моего третьего собеседника поглотила мятель...
Я н<инод под своды Большого театра. Дйрижер Л. Штейнберг был на высоте. Кто скажет, что он не был на вы
соте, пусть первый бросит в меня камень. Он возвышался над оркестром и был виден всему зрительному залу.
Постановщик, художник и хормейстер тоже были на высоте. Мы хотим под* черкнуть этим, что постановка была хорошая, декорации великолепные и хор отличный.
Постановщик, кроме свежих мизансцен, блеснул также совершенно исключительным техническим нововведением. В «Евгении Онегине» между 2 и 3 актом проходит несколько лет. В «Мейстерзинге
рах» этого утомительного промежутка удалось избежать. Между 2 н 3 актами проходит всего полтора часа. Это несом
ненное достижение принимается публи
кой почему-то безо всякого энтузиазма. Придирчивый народ, эта публика!
Теперь нужно сказать несколько теплых дружеских слов о певцах.
Певцов было много, очень много. Они были одеты в различные костюмы. Одни
были низенькие. Другие — наоборот, высокие. Иные были с бородами. Иные —гак, бритые. Среди них были две женщины: одна — высокая, полная, другая—тозке полная, но пониже ростом.
Но все эти соаер шенно различные йо своему внешнему ви
ду люди сходились на одном немаловажном обстоятельстве: пели
одинаково плохо. При
ятным исключением был только баритон Минеев. Ему приш
ось исполнять пар
тию комика, который по ходу оперы д о л-
ж е н плохо петь. Эту задачу певец выполнил блестяще.
Героя-безлошадного рыцаря Вальтера пел тенор Озеров. У некоторых зрителей сложилось такое впечатление, что Озеров перед выходом на сцену выпил стопку лимонаду, что лимонад этот застрял у певца в горле и в про
должении всего спектакля булькал там, заставляя зрителей помышлять о прохладном буфете.
Исполнителя партии Ганса Сакса Садомова вообще не было слышно. Если артист в частной беседе сошлется на то, что его, яко-бы, заглушал дирижер Л. Штейнберг, не верьте ему Его может заглушить даже маленький туль
ский самоварчик, поющий за семейным столом.
Да! Совсем было забыл! Новый текст С. Городецкого!
Вы знаете, С. Городецкий написал к «Мейстерзингерам» новый текст!
Ей-богу! Даже в программах напи
сано: «Новый текст С. Городецкого».
Текста, правда, ни один человек и театре не расслы
шал, но все-таки льстило сознание, что поют не плохой, старорежим
ный текст, а новый, вероятно, хо
роший, и, вероятно, революционный. Вспоминается старый, добрый театральный анекдот.
Знаменитому певцу Икс сказали:
- Послушайте, Икс! Ведь вы же идиот!
- А голос?- возразил не растерявшийся певец.
И все склонились перед певцом Икс. Ему все прощалось. У него был голос.
У него было то, что отличает певца от не певца.
Хорошая вещь голос!
Иностранец Федоров
Садомов—холодный сапожник Ганс.
Приятным исключением был баритон
Минеев
О
становив прямо на улице симпа
тичного юношу с открытым ли
цом в кожаной куртке и с пачкой книг под мышкой, я спросил его:
— Ответьте мне, по возможности короче, на один актуальный вопросик: как поступить с Большим театром?
— Открыть в Большом театре кино!-быстро ответил юноша, — А... оперу? — Разогнать!
— И чтоб хорошие картины шли,— придирчиво добавил юноша.-Не какойнибудь там «Стеклянный глаз» или «В город входить нельзя», а чтоб настоящее. Вроде «Чингисхана».
Следующий человек, которого я остановил, был человек солидный, с портфелем, в роговых очках.
- Как поступить с Большим театром? - спросил я.
- Отдать Мейерхольду, — сказал человек.
— А оперу?
— Перевести в исйерхольдовское юмещение. А почему вы, собственно говоря, спра
шиваете? Не Свидерский ли вы, часом?
- Что вы, что вы ! — застенчиво хихикнул я. — Ска
жет же человек такое...
Весело напевая, я остановил третьего и последнего моск
вича и спросил его в упор:
- Как поступить с Большим театром?
— А что?—подо
зрительно спросил москвич,—разве что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего такого не случи
лось. Так, вообще, интересно знать ваше мнение но поводу Большого театра.
— А! Тогда другое дело, — сказал москвич, поправляя пеиснэ. - Я, видите ли, любитель онеры. Я обожаю музыку,
преклоняюсь перед пением. Слушая оперный хор, я плачу слезами радости, Имена Верди, Чайковского, Вагнера, Глинки, Россини и Мусоргского для меня священны. Я два раза слышал
Шаляпина, три раза Баттистинн и один раз Карузо. Что же касается моего дяди Павла Федоровича, то он слышал даже Таманьо и Тетраццини. Но... не ходите в Большой театр! Если вам дорого опер
Озеров - безлошад
ный рыцарь Вальтер.