Π030Ρ МЕФИСТОФЕЛЯ
окне промелькнул где-то виденный профиль
Над тонкой классической задранной шеей,
И в мой кабинет вошел Мефистофель
В одежде, не схожей с шитьем Москвошвея. Вошел и промолвил: — «Послушайте, доктор, Вы с Фаустом схожи единством профессий, Так, может, и вам нужен крепкий декоктум, Чтоб молодость ваша прибавилась в весе.
Быть может, нуждаетесь вы в элексире, Который вам сделает кожу упругой,
И юность доставит шутя на буксире?..
Отдайте мне душу—я к вашим услугам!» Но я отвечал: — «Уважаемый дьявол,
Коллега мой Фауст в иные столетья
За юностью вечной с вами проплавал,
Не роясь ни в диспутах и ни в газете.
Еще он не слышал, как искры в антеннах Разносят уверенно и без изъянов,
Что юность вторую — Воронов, Штейнах Берут на прокат от обезьяны.
Вы сильно отстали! К чему удивленье?
Прочтите, мой друг, не волнуясь нимало, Хотя бы вот этот отдел объявлений
С последней страницы любого журнала!» И дьяволу я объявленья приблизил,
С которых брюнет, гордясь шевелюрой,
Вопил нонпарелью: — «Я тоже был лысым До применения пасты Бонжура!» А рядом кипели в трагическом гриме Юная девушка с юным мужчиной,
И оба кричали: — «Мы были седыми!
Мы старыми были, мы были в морщинах!» Над ними ребенок покрикивал робко,
Смущенно прикрывшись громадной ливреей: — «Испытана молодость в этих коробках Всего лишь за рубль 20 копеек!» И хмурился лоб удивленного чорта, Он злобно читал, вращая глазами:
— «Граждане! Занимайтесь спортом, И юность всегда останется с нами!»
В и к т о р Винников
Р О С Т
рофессору Морковных были противны слова: «целевая установка», «непрерывный практикум», «реорганизация», «увязать учебу с производством», От этих слов профессор морщился, как от скрежета ножа по сковороде.
К чему это все? Зачем? Ведь учился он по старой программе и ничего, как будто не плохо.
На общих собраниях и на предметной комиссии Морковных выступал против новых учебных планов, против непрерывного производственного практикума. Его поддерживали профессора, аспиранты и мпогие студенты старших курсов.
Возражали первокурсники и второкурсники. Комсомолец Тамбовцев, пожимая плечами и разводя руками, говорил:
— Я не понимаю, о чем спорить? Когда все так ясно. Старые учебные планы загружены? Загружены. Чтоб кончить ВУЗ, необходимо минимум пять-шесть лет. А по окон
чании выходит человек ни то, ни се—все знает и ничего не знает. Значит, надо выяснить целевую установку (Морковных морщился) и сделать так, чтобы кончали ВУЗ не в шесть лет, а в 4 года. Я не понимаю, о чем спорить? Когда все так ясно.
Какой-то профессор заметил по адресу Тамбовцева, что он первокурсник и ему вовсе не следовало бы вмешиваться в научную постановку университета.
— Это но меньшей мере рисковано, и ломать то, что создано годами, мы не позволим! — закончил, возмущаясь, профессор. Ему хлопали аспиранты и старшекурсники.
Затем выступила Седлова, студентка второго курса. Стриженая, небольшого роста, она напоминала киргизскую лошадку. Седлова говорила быстро и захлебываясь словами.
— Ничего удивительного нет, что младшие курсы так отстаивают реорганизацию, а старшекурсники и профессора все чего-то боятся. Это — есть борьба старого с новым—и никто ничего не хочет ломать!—закончила она неожиданно и села. Седловой хлопали первый и второй курс. Последним говорил Морковных.
Вытерев клетчатым платком очки, он начал с того, что — Позвольте мне, как самому старшему преподавателю В этих стенах, позвольте мне говорить по-отечески.
И дальше он указал на то, что молодые, горячие головы не знают, чего хотят, что учиться надо, учиться и учиться. Наука не любит скачков. К науке надо подходить не с кондачка, а с ясной спокойной головой.
Но все-таки ни к какому соглашению не пришли, и решили вновь собраться через неделю. И опять заседали до часу ночи. И опять Морковных вытирал очки клетчатым платком и говорил:—«Разрешите мне, как самому старшему преподавателю в этих стенах...»
В безрезультатных спорах прошла вся зима. А ранней весной была избрана делегация в Москву, на съезд профессоров и студентов.
От профессуры был избран Морковных. От студентов — Тамбовцев и Седлова. Они ехали вместе в одном вагоне, Тамбовцев на станциях бегал за кипятком. Они завтракали, пили и ели вместе, только разговаривали на разных языках. и когда Тамбовцев говорил, что студент должен быть под
кованным, что необходимо учебу увязать с производством, Морковных морщился и почти кричал:
Студент не лошадь, нечего его подковывать, нечего его увязывать!
Двое суток надо было ехать до Москвы. За это время профессор Морковных ближе познакомился со студентами. Он расспрашпвал, как они живут в общежитии, что они читают, ходят ли в театр. Он был очень удивлен, когда узнал, что Седлова до ВУЗ‘а работала в течение пяти лет на швейной фабрике и что Тамбовцев по специальности кожевник.
— Настоящий кожевник? — спросил Морковных.
И когда Тамбовцев ответил: — «Ну, конечно», — профессор почувствовал себя как-тο неловко, и подумал: «Как мы мало знаем о материале, с которым ежедневно имеем дело!» И еще он подумал о том, что вот растут совершенно новые люди, которые по иному мыслят, по иному рассуждают.
— Сколько вам лет?—спросил он Седлову. — Двадцать!
— А я уже старик, мне двадцать один,—сказал басом Тамбовцев.
— «Дети, совсем дети, — подумал Морковных, — в их годы мы мечтали о даче, о рыбной ловле. Мы не смели спо
рить с учителем и ничего, ничего не знали. А они уже вон какие! Рассуждают, мыслят и знают, чего хотят!»
И Морковных ласково посмотрел на своих учеников. Он вспомнпл ожесточенные с ними споры и ему стало совестно. Старики, убеленные сединами, по два факультета кончили и с ребятами спорили. А может быть они и правы? Кто знает? И в самом деле: почему не связать университета с производством? В Америке это, кажется, давно сделано. Тем более, что наш студент сам с производства..
— Алексей Александровнч, Алексей Александрович! Скоро Москва!—перебил мысли профессора Тамбовцев.
На съезде профессор Морковных выступал седьмым оратором. Тамбовцев и Седлова сидели рядом и волновались.
— Сейчас-же после него надо будет кому-нибудь из нас взять слово, а то такое наговорит, что страшно станет!— сказал Тамбовцев.
Между тем Морковных, коснувшись старых учебных планов,—в частности того ВУЗ‘а, где он имеет честь состоять преподавателем вот уже в течение 20 лет, —сказал:
— Нельзя жить в безвоздушном пространстве, надо ближе присматриваться к жизни. И как сейчас модно говорить, надо увязывать учебу с производством.
— Правильно!-крикнула Седлова с места.
— И, конечно, надо в ВУЗ‘ах готовить не всезнаек, а специалистов, которые так требуются нашей стране, и готовить нх надо, как можно быстрей! — закончил Морковных.
Во время перерыва Тамбовцев и Седлова кинулись разыскивать своего профессора.
— Как он вырос! — воскликнул Тамбовцев.
— Я еще в вагоне заметила, как он растет, — согласилась Седлова.
Профессор шел им на встречу.
— А я вас ищу,—сказал он, улыбаясь. И спросил с какой-то тревогой, —Ну как мой доклад?
— Прекрасно!-ответили студенты. — Вы говорили, как самый молодой!
— Это настоящнй комплимент, — сказал Морковных,-пойдемте-ка в буфет, я вас пирожным угощу... Но подковывать все таки никого не надо!—прибавил он серьезно.
— Погодите-ка, еще вот с нами повозитесь и подковывать будете, и увязывать!—ответил, смеясь, Тамбовцев.
Б. Левин
В
окне промелькнул где-то виденный профиль
Над тонкой классической задранной шеей,
И в мой кабинет вошел Мефистофель
В одежде, не схожей с шитьем Москвошвея. Вошел и промолвил: — «Послушайте, доктор, Вы с Фаустом схожи единством профессий, Так, может, и вам нужен крепкий декоктум, Чтоб молодость ваша прибавилась в весе.
Быть может, нуждаетесь вы в элексире, Который вам сделает кожу упругой,
И юность доставит шутя на буксире?..
Отдайте мне душу—я к вашим услугам!» Но я отвечал: — «Уважаемый дьявол,
Коллега мой Фауст в иные столетья
За юностью вечной с вами проплавал,
Не роясь ни в диспутах и ни в газете.
Еще он не слышал, как искры в антеннах Разносят уверенно и без изъянов,
Что юность вторую — Воронов, Штейнах Берут на прокат от обезьяны.
Вы сильно отстали! К чему удивленье?
Прочтите, мой друг, не волнуясь нимало, Хотя бы вот этот отдел объявлений
С последней страницы любого журнала!» И дьяволу я объявленья приблизил,
С которых брюнет, гордясь шевелюрой,
Вопил нонпарелью: — «Я тоже был лысым До применения пасты Бонжура!» А рядом кипели в трагическом гриме Юная девушка с юным мужчиной,
И оба кричали: — «Мы были седыми!
Мы старыми были, мы были в морщинах!» Над ними ребенок покрикивал робко,
Смущенно прикрывшись громадной ливреей: — «Испытана молодость в этих коробках Всего лишь за рубль 20 копеек!» И хмурился лоб удивленного чорта, Он злобно читал, вращая глазами:
— «Граждане! Занимайтесь спортом, И юность всегда останется с нами!»
В и к т о р Винников
Р О С Т
П
рофессору Морковных были противны слова: «целевая установка», «непрерывный практикум», «реорганизация», «увязать учебу с производством», От этих слов профессор морщился, как от скрежета ножа по сковороде.
К чему это все? Зачем? Ведь учился он по старой программе и ничего, как будто не плохо.
На общих собраниях и на предметной комиссии Морковных выступал против новых учебных планов, против непрерывного производственного практикума. Его поддерживали профессора, аспиранты и мпогие студенты старших курсов.
Возражали первокурсники и второкурсники. Комсомолец Тамбовцев, пожимая плечами и разводя руками, говорил:
— Я не понимаю, о чем спорить? Когда все так ясно. Старые учебные планы загружены? Загружены. Чтоб кончить ВУЗ, необходимо минимум пять-шесть лет. А по окон
чании выходит человек ни то, ни се—все знает и ничего не знает. Значит, надо выяснить целевую установку (Морковных морщился) и сделать так, чтобы кончали ВУЗ не в шесть лет, а в 4 года. Я не понимаю, о чем спорить? Когда все так ясно.
Какой-то профессор заметил по адресу Тамбовцева, что он первокурсник и ему вовсе не следовало бы вмешиваться в научную постановку университета.
— Это но меньшей мере рисковано, и ломать то, что создано годами, мы не позволим! — закончил, возмущаясь, профессор. Ему хлопали аспиранты и старшекурсники.
Затем выступила Седлова, студентка второго курса. Стриженая, небольшого роста, она напоминала киргизскую лошадку. Седлова говорила быстро и захлебываясь словами.
— Ничего удивительного нет, что младшие курсы так отстаивают реорганизацию, а старшекурсники и профессора все чего-то боятся. Это — есть борьба старого с новым—и никто ничего не хочет ломать!—закончила она неожиданно и села. Седловой хлопали первый и второй курс. Последним говорил Морковных.
Вытерев клетчатым платком очки, он начал с того, что — Позвольте мне, как самому старшему преподавателю В этих стенах, позвольте мне говорить по-отечески.
И дальше он указал на то, что молодые, горячие головы не знают, чего хотят, что учиться надо, учиться и учиться. Наука не любит скачков. К науке надо подходить не с кондачка, а с ясной спокойной головой.
Но все-таки ни к какому соглашению не пришли, и решили вновь собраться через неделю. И опять заседали до часу ночи. И опять Морковных вытирал очки клетчатым платком и говорил:—«Разрешите мне, как самому старшему преподавателю в этих стенах...»
В безрезультатных спорах прошла вся зима. А ранней весной была избрана делегация в Москву, на съезд профессоров и студентов.
От профессуры был избран Морковных. От студентов — Тамбовцев и Седлова. Они ехали вместе в одном вагоне, Тамбовцев на станциях бегал за кипятком. Они завтракали, пили и ели вместе, только разговаривали на разных языках. и когда Тамбовцев говорил, что студент должен быть под
кованным, что необходимо учебу увязать с производством, Морковных морщился и почти кричал:
Студент не лошадь, нечего его подковывать, нечего его увязывать!
Двое суток надо было ехать до Москвы. За это время профессор Морковных ближе познакомился со студентами. Он расспрашпвал, как они живут в общежитии, что они читают, ходят ли в театр. Он был очень удивлен, когда узнал, что Седлова до ВУЗ‘а работала в течение пяти лет на швейной фабрике и что Тамбовцев по специальности кожевник.
— Настоящий кожевник? — спросил Морковных.
И когда Тамбовцев ответил: — «Ну, конечно», — профессор почувствовал себя как-тο неловко, и подумал: «Как мы мало знаем о материале, с которым ежедневно имеем дело!» И еще он подумал о том, что вот растут совершенно новые люди, которые по иному мыслят, по иному рассуждают.
— Сколько вам лет?—спросил он Седлову. — Двадцать!
— А я уже старик, мне двадцать один,—сказал басом Тамбовцев.
— «Дети, совсем дети, — подумал Морковных, — в их годы мы мечтали о даче, о рыбной ловле. Мы не смели спо
рить с учителем и ничего, ничего не знали. А они уже вон какие! Рассуждают, мыслят и знают, чего хотят!»
И Морковных ласково посмотрел на своих учеников. Он вспомнпл ожесточенные с ними споры и ему стало совестно. Старики, убеленные сединами, по два факультета кончили и с ребятами спорили. А может быть они и правы? Кто знает? И в самом деле: почему не связать университета с производством? В Америке это, кажется, давно сделано. Тем более, что наш студент сам с производства..
— Алексей Александровнч, Алексей Александрович! Скоро Москва!—перебил мысли профессора Тамбовцев.
На съезде профессор Морковных выступал седьмым оратором. Тамбовцев и Седлова сидели рядом и волновались.
— Сейчас-же после него надо будет кому-нибудь из нас взять слово, а то такое наговорит, что страшно станет!— сказал Тамбовцев.
Между тем Морковных, коснувшись старых учебных планов,—в частности того ВУЗ‘а, где он имеет честь состоять преподавателем вот уже в течение 20 лет, —сказал:
— Нельзя жить в безвоздушном пространстве, надо ближе присматриваться к жизни. И как сейчас модно говорить, надо увязывать учебу с производством.
— Правильно!-крикнула Седлова с места.
— И, конечно, надо в ВУЗ‘ах готовить не всезнаек, а специалистов, которые так требуются нашей стране, и готовить нх надо, как можно быстрей! — закончил Морковных.
Во время перерыва Тамбовцев и Седлова кинулись разыскивать своего профессора.
— Как он вырос! — воскликнул Тамбовцев.
— Я еще в вагоне заметила, как он растет, — согласилась Седлова.
Профессор шел им на встречу.
— А я вас ищу,—сказал он, улыбаясь. И спросил с какой-то тревогой, —Ну как мой доклад?
— Прекрасно!-ответили студенты. — Вы говорили, как самый молодой!
— Это настоящнй комплимент, — сказал Морковных,-пойдемте-ка в буфет, я вас пирожным угощу... Но подковывать все таки никого не надо!—прибавил он серьезно.
— Погодите-ка, еще вот с нами повозитесь и подковывать будете, и увязывать!—ответил, смеясь, Тамбовцев.
Б. Левин