блескъ поверхностей и красивое разнообразіе ихъ, столь чуждое ремесленнаго холода, такъ тонко выражающее чувство матеріала, линіи, симметріи.

Камни, въ которыхъ живетъ безликая душа раннихъ людей! Онъ вѣренъ имъ съ дѣтства; они вдохновили его первыя художническія ощущенія. Вблизи отъ родового имѣнія „Извара (Петербургской губерніи), гдѣ онъ выросъ, на холми
стыхъ нивахъ, рядомъ съ мачтовымъ боромъ, въ которомъ водились тогда медвѣди и лоси, были старинные курганы. Будучи еще мальчикомъ, онъ рылся въ нихъ и находилъ бронзовые браслеты, кольца, черепки и кремневыя орудія.
Такъ зародилось его влеченіе къ минувшимъ столѣтіямъ, и великая, тихая природа сѣвера для него слилась съ далями незапамятнаго варварства. Такъ маленькіе камни „пещер
наго человѣка заворожили его мечту. Впослѣдствіи любовь къ нимъ придала совершенно особый оттѣнокъ его иска
ніямъ примитивныхъ формъ. Это обнаруживается очень ясно въ его декоративныхъ композиціяхъ, въ графическихъ работахъ и даже въ самой манерѣ письма. Между холстами Рериха есть тонко-обласканные кистью, бархатные ковры съ обдуманной выпиской деталей. Но есть написанные густо, тяжелыми, слоистыми мазками: они кажутся высѣченными въ каменныхъ краскахъ. И во всемъ стилѣ его рисунка, упрощеннаго иногда до парадоксальной смѣлости, какъ будто чувствуется нажимъ каменнаго рѣзца.
Съ этой точки зрѣнія искусство Рериха гораздо ближе къ примитивизму Гогена, чѣмъ къ народническому проникнове
нію кого-нибудь изъ русскихъ мастеровъ. Но Гогенъ — сынъ юга, влюбленный въ солнечную наготу тропическаго дикаря. Подобно финляндскимъ примитивистамъ, Рерихъ — сынъ сѣвера.
Каменный сѣверъ — въ его живописи: суровость, угрюмая сила, нерадостная опредѣленность линій, цвѣта, тона. И если иногда его картины, особенно раннія, непріятно-темны, то причину надо искать не въ случайномъ вліяніи В. Васне
цова или Куинджи (подъ руководствомъ котораго онъ началъ работать), но въ сумрачномъ вѣяніи сказки, околдовавшей его душу. И если въ его картинахъ вообще нѣтъ свѣтлаго полдня и такъ рѣдко вспыхиваютъ солнечные лучи, то потому, что образы являлись къ нему изъ хмурыхъ гробницъ вре
мени. Солнце — улыбка дѣйствительности. Солнце — отъ жизни. Думы о мертвомъ рождаются въ сумракѣ.
Онъ пишетъ, точно колдуетъ, ворожитъ. Точно замкнулъ себя волшебнымъ кругомъ, гдѣ все необычайно, какъ въ недобромъ снѣ. Темное крыло темнаго бога надъ нимъ.
Мы смотримъ. Чередуются замыслы. Сколько ихъ! Въ длинномъ рядѣ картинъ, этюдовъ, рисунковъ, декоративныхъ эскизовъ воскресаетъ забытая жизнь древней земли: камен
ный вѣкъ, кровавыя тризны, обряды далекаго язычества, сумраки жутко-таинственныхъ волхвованій; времена норманскихъ набѣговъ; удѣльная и московская Русь...
Ночью, на полянѣ, озаренной заревомъ костра, сходятся старцы. Горбатые жрецы творятъ заклятія въ заповѣдныхъ рощахъ. У свайныхъ избъ крадутся варвары.
Викинги, закованные въ мѣдныя брони, съ узкими алыми щитами и длинными копьями, увозятъ добычу на ярко
раскрашенныхъ ладьяхъ. Бой кипитъ въ темно-лазурномъ морѣ. Деревянныя городища стоятъ на прибережныхъ холмахъ, изрытыхъ оврагами, и къ нимъ подплываютъ заморскіе гости.
И оживаютъ старыя легенды, сказки; вьются крылатые драконы; облачныя дѣвы носятся по небу; въ огненномъ кольцѣ томится золотокудрая царевна-зміевна; кочуютъ богатыри былинъ въ древнихъ степяхъ и пустыряхъ.
И снова — Божій міръ; за бѣлыми оградами золотятся кресты монастырей; несмѣтныя полчища собираются въ походы; темными вереницами тянутся лучники, воины-копейщики; верхами скачутъ гонцы. А въ лѣсу травятъ дикаго звѣря, звенятъ рога царской охоты...
Мы смотримъ: все та же непрерывная мечта о сѣдой старинѣ. О старинѣ народной? Если хотите. Но не это главное, хотя Рериха принято считать „національнымъ живописцемъ. Не это главное, потому что національно-исто
рическая тема для него — только декорація. Его образы влекутъ насъ въ самыя дальнія дали безликаго прошлаго, въ глубь доисторическаго бытія, къ истокамъ народной судьбы. О чемъ бы онъ ни грезилъ, какую бы эпоху ни воскрешалъ съ чутьемъ и знаніемъ археолога, мысль его хочетъ глубины,
ее манитъ предѣльная основа, и она упирается въ тотъ первозданный гранитъ племенного духа, на который легли наслоенія вѣковъ.
„Человѣкъ Рериха — не русскій, не славянинъ и не варягъ. Онъ — древній человѣкъ, первобытный варваръ земли.
Каменный вѣкъ! Сколько разъ я заставалъ Рериха за рабочимъ столомъ, бережно перебирающимъ эти удивитель
ные „кремни , считавшіеся такъ долго непонятной прихотью природы: граненые наконечники стрѣлъ, скребла, молотки, ножи изъ могильныхъ кургановъ. Онъ восхищается ими, какъ ученый и поэтъ. Любитъ ихъ цвѣтъ и маслянистый