☛
«Нужно критиковать провинциальную критику».
Тов. Гусев на театр. совещаниях.
В обоих случаях комизма было бы не меньше; ар
тист с его мастерством смог бы это сделать.
Это о пьесах, о литературе, об «идеоло
гии». Но не хуже и о мастерстве, об актерах, об их игре.
В той же Казани:
Здесь нужен штрих, подводящий к тонкому шаржу, и они должны стать действующими карикатуристами.
Николай II сделан не на фоне одного безволия, а пополнен всеми присущими ему отрицательными единицами, которые стирают на-нет человека.
Юрьева в Александре Федоровне умеренно расправила павлинью перья «самодержцы» и вплотную приблизила свою роль к густо-театрализованному быту.
...Мы знаем, что попадает во дворец Распутин по инсценировке (во время мистического бряцанья
царицы на рояли) и утверждает свой первый авторитет игрой (крик на Николая с заготовленным ударом по столу).
Он обезличивает всех театрализацией быта и своим театральным мастерством.
Он весь в позе, в жесте и в размеченном слове.
Такой Распутин может восстановить, зажечь и пробудить жажду крови, а преподносить его на сцене под лозунгом: «Назад к Островскому» — конечно, нельзя.
Все это буквально — критическая жуть, а мы ведь в качестве иллюстрации отобрали всего только несколько случайных образцов и притом из крупной провинциальной прессы. А наши газеты все это печатают, редактора равнодушно терпят, а театр со скрежетом зубовным молчаливо выносит. И цветут и расцветают казанско-улья
новские «перлы», которые в конечном свете все же серьезнее тех «критических» курьезов, которые от времени до времени приводятся в журнале «Рабис» и которые мы сознательно здесь обходим, как стоящие попросту вне письменности...
Суворин как-то особенно, как у него бывало в минуты покаяния, горько улыбнулся, взмахнул палкой и с опустившимися чертами лица повторил:
— Те-а-тра-ль-на-я кри-ти-ка!..
Чего было больше в интонациях Суворина — гадливости, презрения, иронии, издевки или глумления — Кугель не поясняет. Надо думать — и того, и другого, и третьего в достаточной степени.
Суворину было в чем каяться — он-то хорошо знал «секреты» своего и своих собратьев по перу ремесла. Но вот прошли десятилетия, прошли десять лет величайшей в мире революции, и как часто слышим мы ныне те же иронические интонации:
— Те-а-тра-ль-на-я кри-ти-ка...
Разумеется, никто ныне не бросит советской теа-критике упрека в нечестности или продаж
ности, как это не без оснований сделал в свое время Евреинов в отношении буржуазных рецен
зентов («Театр для себя»), Но и современная теакритика, в особенности и главным образом в про
винции, до сих пор «без руля» блуждает по волнам театрального моря, до сих пор она всего только «личный произвол» пишущего и вдобавок произвол часто безграмотный и поэтому трижды вредный.
Не угодно ли?!
В Казани, в газете «Красная Татария» по поводу спектакля «Принцесса Турандот» критик так просвещает своего читателя:
«Гоцци — итальянский драматург-поэт (1722 — 1806 г.), впервые ввел новый тип пьес, именуя их — баснями.
Они выражали собой накопление балаганных и романтических мотивов, для чего одновременно довольно утрированно поль
зовал он «стоячие маски» старого театра и сказочно-волшебные подробности с густой лирикой.
Все эти представления приближались к пантомимам и балету. При свойственной их автору полемической тен
денции, они всегда полно приправлялись злободневной интермедией (междудействием) и насыщались видоизменяемыми, обличающими вставками.
К разряду таких басен следует отнести и «Принцессу Турандот».
Все зрелище у Гоцци проходило под знаком большого нажима, недостаток культуры часто отягощал спектакль или низводил, его до незатейливого вкуса уличного зрителя.
Наряду с этим полуграмотным набором фраз в идиллическом Ульяновске по поводу опереточного спектакля разводят вот эдакую «идеологическую» жижицу:
«Редко когда ульяновцы могли так искренно смеяться. Фабула оперетты проста: босяк, которого пригласили заменить на несколько минут отсутствовавшего маркиза,
шантажирует пригласившего его помещика-виконта и, пользуясь его безвыходным положением, живет несколько дней в его доме.
Шевцов, игравший босяка, останавливаясь почти на грани паясничанья, каждым словом и жестом вызывал
безудержный хохот. В целом же получилась идеологическая неувязка, смесь фран
цузского с нижегородским. Вместо апаша, который не признает светское общество и который смог бы держаться в нем с свободной самоуверенностью подлинного маркиза — получился типичнейший русский
босяк. В этом случае надо было бы дать человека загнанного буржуазным обществом в ряды босяков. (Этому предпосылки были). Попав в чужую, враждебную среду, он, издеваясь над ней, подчеркивает на каждомм шагу свое презрение к ней к ее представителям и прислужникам.
...А нужно знать, что театр в провинции переживает ныне серьезнейший кризис. Старый репертуар — это можно сказать с полной уверенностью — умер. Старые сценические формы также никого ныне не удовлетворяют. Провин
циальный театр — его режиссер и его актер — всеми силами и всеми средствами рвутся к новому, встречая на этих путях многие препятствия, и
среди них главное — недостаточную культурность зрителя. Роль критики в этих условиях, конечно, исключительно серьезна и велика.
Помочь театру и объяснить зрителю новый театр, когда он действительно художественно нов и культурен. Уметь различить подлинное новаторство от — столь ныне в провинции распро
страненной — псевдо-революционной халтуры и спекуляции на плохо-переваренной мейерхольдовщине. Уметь «следить» за выполнением решений, принятых партией в области театральной поли
тики», как формулировал на теа-совещании задачи критики т. Гусев.
Понятно — как бы элементарны эти задачи ни были, они весьма сложны и очень трудны. К тому же «спасательных» рецептов нет ни у кого. Равнодушие провинциальных редакций и вдобавок к этому отсутствие людей — явления, которые не так-то легко, повидимому, изживаются. Но говорить, напоминать и повторять о недочетах и недостатках провинциальной критики необходимо неустанно. Уже это одно будет — быть может,— шагом вперед, шагом к реконструкции теа-критики, не менее важной, чем реконструкция самого театра. И. КРУТИ
* * *
вое маститых. Один — очень умный, но злой, блудливый и циничный А. С. Суво
рин. Другой — А. Р. Кугель.
— Когда я сказал— вспоминает Кугель —
театральная критика ,
«Нужно критиковать провинциальную критику».
Тов. Гусев на театр. совещаниях.
В обоих случаях комизма было бы не меньше; ар
тист с его мастерством смог бы это сделать.
Это о пьесах, о литературе, об «идеоло
гии». Но не хуже и о мастерстве, об актерах, об их игре.
В той же Казани:
Здесь нужен штрих, подводящий к тонкому шаржу, и они должны стать действующими карикатуристами.
Николай II сделан не на фоне одного безволия, а пополнен всеми присущими ему отрицательными единицами, которые стирают на-нет человека.
Юрьева в Александре Федоровне умеренно расправила павлинью перья «самодержцы» и вплотную приблизила свою роль к густо-театрализованному быту.
...Мы знаем, что попадает во дворец Распутин по инсценировке (во время мистического бряцанья
царицы на рояли) и утверждает свой первый авторитет игрой (крик на Николая с заготовленным ударом по столу).
Он обезличивает всех театрализацией быта и своим театральным мастерством.
Он весь в позе, в жесте и в размеченном слове.
Такой Распутин может восстановить, зажечь и пробудить жажду крови, а преподносить его на сцене под лозунгом: «Назад к Островскому» — конечно, нельзя.
Все это буквально — критическая жуть, а мы ведь в качестве иллюстрации отобрали всего только несколько случайных образцов и притом из крупной провинциальной прессы. А наши газеты все это печатают, редактора равнодушно терпят, а театр со скрежетом зубовным молчаливо выносит. И цветут и расцветают казанско-улья
новские «перлы», которые в конечном свете все же серьезнее тех «критических» курьезов, которые от времени до времени приводятся в журнале «Рабис» и которые мы сознательно здесь обходим, как стоящие попросту вне письменности...
Суворин как-то особенно, как у него бывало в минуты покаяния, горько улыбнулся, взмахнул палкой и с опустившимися чертами лица повторил:
— Те-а-тра-ль-на-я кри-ти-ка!..
Чего было больше в интонациях Суворина — гадливости, презрения, иронии, издевки или глумления — Кугель не поясняет. Надо думать — и того, и другого, и третьего в достаточной степени.
Суворину было в чем каяться — он-то хорошо знал «секреты» своего и своих собратьев по перу ремесла. Но вот прошли десятилетия, прошли десять лет величайшей в мире революции, и как часто слышим мы ныне те же иронические интонации:
— Те-а-тра-ль-на-я кри-ти-ка...
Разумеется, никто ныне не бросит советской теа-критике упрека в нечестности или продаж
ности, как это не без оснований сделал в свое время Евреинов в отношении буржуазных рецен
зентов («Театр для себя»), Но и современная теакритика, в особенности и главным образом в про
винции, до сих пор «без руля» блуждает по волнам театрального моря, до сих пор она всего только «личный произвол» пишущего и вдобавок произвол часто безграмотный и поэтому трижды вредный.
Не угодно ли?!
В Казани, в газете «Красная Татария» по поводу спектакля «Принцесса Турандот» критик так просвещает своего читателя:
«Гоцци — итальянский драматург-поэт (1722 — 1806 г.), впервые ввел новый тип пьес, именуя их — баснями.
Они выражали собой накопление балаганных и романтических мотивов, для чего одновременно довольно утрированно поль
зовал он «стоячие маски» старого театра и сказочно-волшебные подробности с густой лирикой.
Все эти представления приближались к пантомимам и балету. При свойственной их автору полемической тен
денции, они всегда полно приправлялись злободневной интермедией (междудействием) и насыщались видоизменяемыми, обличающими вставками.
К разряду таких басен следует отнести и «Принцессу Турандот».
Все зрелище у Гоцци проходило под знаком большого нажима, недостаток культуры часто отягощал спектакль или низводил, его до незатейливого вкуса уличного зрителя.
Наряду с этим полуграмотным набором фраз в идиллическом Ульяновске по поводу опереточного спектакля разводят вот эдакую «идеологическую» жижицу:
«Редко когда ульяновцы могли так искренно смеяться. Фабула оперетты проста: босяк, которого пригласили заменить на несколько минут отсутствовавшего маркиза,
шантажирует пригласившего его помещика-виконта и, пользуясь его безвыходным положением, живет несколько дней в его доме.
Шевцов, игравший босяка, останавливаясь почти на грани паясничанья, каждым словом и жестом вызывал
безудержный хохот. В целом же получилась идеологическая неувязка, смесь фран
цузского с нижегородским. Вместо апаша, который не признает светское общество и который смог бы держаться в нем с свободной самоуверенностью подлинного маркиза — получился типичнейший русский
босяк. В этом случае надо было бы дать человека загнанного буржуазным обществом в ряды босяков. (Этому предпосылки были). Попав в чужую, враждебную среду, он, издеваясь над ней, подчеркивает на каждомм шагу свое презрение к ней к ее представителям и прислужникам.
...А нужно знать, что театр в провинции переживает ныне серьезнейший кризис. Старый репертуар — это можно сказать с полной уверенностью — умер. Старые сценические формы также никого ныне не удовлетворяют. Провин
циальный театр — его режиссер и его актер — всеми силами и всеми средствами рвутся к новому, встречая на этих путях многие препятствия, и
среди них главное — недостаточную культурность зрителя. Роль критики в этих условиях, конечно, исключительно серьезна и велика.
Помочь театру и объяснить зрителю новый театр, когда он действительно художественно нов и культурен. Уметь различить подлинное новаторство от — столь ныне в провинции распро
страненной — псевдо-революционной халтуры и спекуляции на плохо-переваренной мейерхольдовщине. Уметь «следить» за выполнением решений, принятых партией в области театральной поли
тики», как формулировал на теа-совещании задачи критики т. Гусев.
Понятно — как бы элементарны эти задачи ни были, они весьма сложны и очень трудны. К тому же «спасательных» рецептов нет ни у кого. Равнодушие провинциальных редакций и вдобавок к этому отсутствие людей — явления, которые не так-то легко, повидимому, изживаются. Но говорить, напоминать и повторять о недочетах и недостатках провинциальной критики необходимо неустанно. Уже это одно будет — быть может,— шагом вперед, шагом к реконструкции теа-критики, не менее важной, чем реконструкция самого театра. И. КРУТИ
* * *
Д
вое маститых. Один — очень умный, но злой, блудливый и циничный А. С. Суво
рин. Другой — А. Р. Кугель.
— Когда я сказал— вспоминает Кугель —
театральная критика ,