и блестящаго съѣзда Европа еще и не видывала. Дѣйствительно, кромѣ представителей духовенства отъ пяти главныхъ странъ Европы—Германіи, Англіи, Франціп, Италіи и Испаніи,—на соборъ прибыло многое множество
принцевъ и вельможъ: князей—свѣтскихъ и духовныхъ,—герцоговъ, графовъ, бароновъ, рыцарей—блестящихъ представителей военнаго сословія—и именитыхъ горожанъ. Былъ тутъ и самъ германскій императоръ Сигизмундъ, высшій представитель свѣтской верховной власти, поставленной во главѣ христіанскаго міра; были и уполномоченные отъ всѣхъ прочихъ европейскихъ дворовъ, и депутаты отъ 37 университетовъ, и самые блестящіе таланты тогдашней науки. Словомъ, съѣздъ былъ необыкновенно оживленный.
Констанцъ едва вмѣстилъ всю эту пеструю массу пріѣзжаго люда. А вѣдь ее надо было не только помѣстить, но и кормить чѣмъ нибудь все время: вотъ почему въ городъ нахлынула также масса купцовъ и торговцевъ разнымъ товаромъ. Торгъ шелъ такой оживленный, словно тутъ была
каждодневная ярмарка. Все это вмѣстѣ и придало физіономіи города совершенно необычный для него и своеобразный характеръ.
Въ домахъ, на улицахъ и площадяхъ Констанца теперь шумно царило самое беззастѣнчивое веселье. Высшіе чины католической церкви любили таки пожить весело. При ихъ дворахъ всегда толпились музыканты, коме
діанты, паяцы, шуты и другіе забавники. И теперь они весь этотъ людъ за собой сюда притащили. Не отставали, разумѣется, отъ отцовъ церкви и принцы да вельможи: и они тоже явились на съѣздъ съ цѣлой толпой слугъ, секретарей, воиновъ, артистовъ и разодѣтыхъ веселыхъ женщинъ.
Пиры смѣнялись охотой, охота—блестящими нримѣрными поединками или такъ называемыми „турнирами , за которыми слѣдовали торжествен
ныя процессіи и обѣдни; а тамъ опять пиры, сопровождавшіеся непомѣрнымъ обжорствомъ, пьянствомъ и грубыми забавами. На улицахъ Констанца царилъ какой-то непрерывный карнавалъ: гремѣла музыка, выкидывали разныя штуки фигляры и шуты, слышались болѣе чѣмъ нескромныя шутки
и пѣсенки; мужчины и женщины плясали, сопровождая пляску разными безстыднымн тѣлодвиженіями; словомъ, не стѣснялись ни жестами, ни словами, лишь бы вызвать улыбки, смѣхъ, лишь бы доставить грубое удодольствіе и разбудить чувственность. И во всемъ этомъ весельи принимали самое дѣятельное участіе, на соблазнъ народу, лица духовныя.
принцевъ и вельможъ: князей—свѣтскихъ и духовныхъ,—герцоговъ, графовъ, бароновъ, рыцарей—блестящихъ представителей военнаго сословія—и именитыхъ горожанъ. Былъ тутъ и самъ германскій императоръ Сигизмундъ, высшій представитель свѣтской верховной власти, поставленной во главѣ христіанскаго міра; были и уполномоченные отъ всѣхъ прочихъ европейскихъ дворовъ, и депутаты отъ 37 университетовъ, и самые блестящіе таланты тогдашней науки. Словомъ, съѣздъ былъ необыкновенно оживленный.
Констанцъ едва вмѣстилъ всю эту пеструю массу пріѣзжаго люда. А вѣдь ее надо было не только помѣстить, но и кормить чѣмъ нибудь все время: вотъ почему въ городъ нахлынула также масса купцовъ и торговцевъ разнымъ товаромъ. Торгъ шелъ такой оживленный, словно тутъ была
каждодневная ярмарка. Все это вмѣстѣ и придало физіономіи города совершенно необычный для него и своеобразный характеръ.
Въ домахъ, на улицахъ и площадяхъ Констанца теперь шумно царило самое беззастѣнчивое веселье. Высшіе чины католической церкви любили таки пожить весело. При ихъ дворахъ всегда толпились музыканты, коме
діанты, паяцы, шуты и другіе забавники. И теперь они весь этотъ людъ за собой сюда притащили. Не отставали, разумѣется, отъ отцовъ церкви и принцы да вельможи: и они тоже явились на съѣздъ съ цѣлой толпой слугъ, секретарей, воиновъ, артистовъ и разодѣтыхъ веселыхъ женщинъ.
Пиры смѣнялись охотой, охота—блестящими нримѣрными поединками или такъ называемыми „турнирами , за которыми слѣдовали торжествен
ныя процессіи и обѣдни; а тамъ опять пиры, сопровождавшіеся непомѣрнымъ обжорствомъ, пьянствомъ и грубыми забавами. На улицахъ Констанца царилъ какой-то непрерывный карнавалъ: гремѣла музыка, выкидывали разныя штуки фигляры и шуты, слышались болѣе чѣмъ нескромныя шутки
и пѣсенки; мужчины и женщины плясали, сопровождая пляску разными безстыднымн тѣлодвиженіями; словомъ, не стѣснялись ни жестами, ни словами, лишь бы вызвать улыбки, смѣхъ, лишь бы доставить грубое удодольствіе и разбудить чувственность. И во всемъ этомъ весельи принимали самое дѣятельное участіе, на соблазнъ народу, лица духовныя.