ніе всего того періода, о которомЪ теперЬ идетЪ рѣчѣ, ТернерЪ является человѣкомъ совершенно безграничныхъ симпатій; способность кЪ сочувствію у него такая всеобъемлющая, что ее можно сравнитЬ развѣ сЪ такою-же способностью у Шекспира.
НЪтЪ ничего, столѣ ничтожнаго, чему онЪ не могЪ-бы отдатЬ всѣ свои мысли, что не могло-бы захватить все его сердце; ничего, столЬ великаго и торжественнаго, до чего онЪ не могЪ-бы ноднятЬся.
ВотЪ коренныя основы его величія. Такая отзывчивость совершенно естественно даетЪ ему силу выраженія даже вЪ передачѣ неодушевленныхъ пред
метовъ, невиданную дотолѣ ни у одного художника. Сопоставляя болЪшое ког личество рисунковЪ Тернера, не трудно разобратЬ скрывающееся за ними на,- строеніе самого художника. Настроеніе это удпвнтелЬно мирное и ясное: само по себЪ оно совершенно безстрастно, но легко переходитЪ вЪ страстЬ,.для художника внѣшнюю и лишЬ созерцаемую. УсиліемЪ воли, художникѣ сочувствуетъ смятенію и отчаянѣю, даже вЪ ихЪ крайнихъ предѣлахъ, но самому ему чуждо смятеніе и горе; вЪ немЪ одна толЬко просвѣтленная и несказанно-мирная, глубокозадумчивая радостѣ, тронутая грустѣю, снисходящая до игривости, безЪ потери своего равновѣсія.
Нужно отмѣтитЬ еще одну отличительную черту его души вЪ этомЪ періодѣ: благоговѣніе передЪ талантомЪ другихЪ ТернерЪ изучилЪ почти всѢхЪ
Русскій павильонъ на Парижской выставкѣ.