Я. ТУГЕНДХОЛЬДЪ
,РУССКІЙ СЕЗОНЪ‘ ВЪ ПАРИЖҌ
ЕЩЕ такъ недавно русское искусство было для Запада дверью за семью печатями. Правда, издавна восхища
лись ,варварской сочностью‘ русской музыки, часто тревожили имена Достоевскаго и Толстого, но мало читали ихъ произведенія, но знали русскую живопись по Семирадскому и Верещагину и въ глубинѣ души попрежнему были убѣждены, что Россія—безграничная равнина уродства, страна, гдѣ по улицамъ бродятъ бѣлые медвѣди. Недаромъ даже въ этомъ году одинъ изъ французскихъ театральныхъ критиковъ признался,
что слово ,балетъ‘ въ соединеніи съ эпитетомъ ,русскій‘ рисовало ему совершенно не то, что онъ увидѣлъ. ,Я представлялъ себѣ,—пишетъ онъ,—какое-то круженіе бѣлыхъ пятенъ, своего рода снѣжную бурю, мелодичную и размѣ
гагачьяго пуха и горностая,—словомъ, какой-то полярный балетъ‘... Но очистительная гроза 1906 года, казалось, разрушившая послѣднюю заставу между Россіей и европейской культурой, разорвала туманную завѣсу, скрывавшую дотолѣ отъ Запада зеленѣющую долину русскаго искусства. Художе
ственная выставка, организованная С. Дягилевымъ въ 1906 году въ Парижѣ,
открыла собой эру ежегодно съ тѣхъ поръ повторяющагося ,русскаго сезона‘. Въ слѣдующемъ году за границей даны были пять русскихъ концертовъ, окончательно утвердившихъ міровое значеніе русской музыки. Въ 1908 году Па
рижъ увидѣлъ ,Бориса Годунова‘, въ прошломъ сезонѣ—,Псковитянку‘ и четыре
балета (,Павильонъ Армиды‘, ,Клеопатру‘, ,Сильфиды‘ и дивертисментъ ,Festin‘). Наконецъ, русскіе спектакли этого года были посвящены исключительно балету, а художественная выставка, устроенная Сергѣемъ Маковскимъ (въ Galerie Bernheim),—главнымъ образомъ, театральной декораціи. Но, несмотря на это ограниченіе, русскій сезонъ текущаго года представлялъ собой исключительный интересъ и долженъ быть занесенъ въ лѣтопись французскаго искусства, какъ событіе, сдѣлавшее эпоху. Это былъ девятый валъ той буйной
,РУССКІЙ СЕЗОНЪ‘ ВЪ ПАРИЖҌ
ЕЩЕ такъ недавно русское искусство было для Запада дверью за семью печатями. Правда, издавна восхища
лись ,варварской сочностью‘ русской музыки, часто тревожили имена Достоевскаго и Толстого, но мало читали ихъ произведенія, но знали русскую живопись по Семирадскому и Верещагину и въ глубинѣ души попрежнему были убѣждены, что Россія—безграничная равнина уродства, страна, гдѣ по улицамъ бродятъ бѣлые медвѣди. Недаромъ даже въ этомъ году одинъ изъ французскихъ театральныхъ критиковъ признался,
что слово ,балетъ‘ въ соединеніи съ эпитетомъ ,русскій‘ рисовало ему совершенно не то, что онъ увидѣлъ. ,Я представлялъ себѣ,—пишетъ онъ,—какое-то круженіе бѣлыхъ пятенъ, своего рода снѣжную бурю, мелодичную и размѣ
ренную, какую-то вьюгу бѣлыхъ хлопьевъ, сверканіе инея и льдинокъ среди
гагачьяго пуха и горностая,—словомъ, какой-то полярный балетъ‘... Но очистительная гроза 1906 года, казалось, разрушившая послѣднюю заставу между Россіей и европейской культурой, разорвала туманную завѣсу, скрывавшую дотолѣ отъ Запада зеленѣющую долину русскаго искусства. Художе
ственная выставка, организованная С. Дягилевымъ въ 1906 году въ Парижѣ,
открыла собой эру ежегодно съ тѣхъ поръ повторяющагося ,русскаго сезона‘. Въ слѣдующемъ году за границей даны были пять русскихъ концертовъ, окончательно утвердившихъ міровое значеніе русской музыки. Въ 1908 году Па
рижъ увидѣлъ ,Бориса Годунова‘, въ прошломъ сезонѣ—,Псковитянку‘ и четыре
балета (,Павильонъ Армиды‘, ,Клеопатру‘, ,Сильфиды‘ и дивертисментъ ,Festin‘). Наконецъ, русскіе спектакли этого года были посвящены исключительно балету, а художественная выставка, устроенная Сергѣемъ Маковскимъ (въ Galerie Bernheim),—главнымъ образомъ, театральной декораціи. Но, несмотря на это ограниченіе, русскій сезонъ текущаго года представлялъ собой исключительный интересъ и долженъ быть занесенъ въ лѣтопись французскаго искусства, какъ событіе, сдѣлавшее эпоху. Это былъ девятый валъ той буйной