— У вас, говорят, хищения. Нужно разобрать.
Рис. А. Радакова
Разобрали...
сам видел и слышал на улице.
Они встретились после долгой разлуки, оба сытые и солидные, в превосходных костюмах, с щегольскими портфелями и тростями.
И все в них, от масляных глаз до двойных подбородков, говорило без слов о приличной жилплощади, о спокойном житье, о винте по
субботам, а главное — о хороших спецставках в учреждениях с солидной госмаркой.
Повели они странный до крайности разговор. — А вы помните,— сказал весело первый,— как мы с вами в актерах-то отличались?
, — Ну, еще бы — смеясь подхватил второй,— вы никак неврастеником были?
— Эко, батенька брякнули! Я ж героем служил! Даже в Шиллере разорялся... А вы комиком, кажется f
— А то как же, хо-хо! Я ведь спец по Мольеру считался!
— Стойте, батенька, позабыл я,— да мы где с вами в 20-ом то были?
— А в Калужском гос-аке... Потом перешли в sty, как ее... Да, в Губкожу. Она драму держала при клубе... Только вот жалованье подметками платили...
— Да-да!— вспомнил второй, — а весной мы кажись в Губтрамот перешли,—водевиль в саду, помните?
— Нет, а лучше всего в губпродкомской оперетке было. Я за баса служил, а вы тенором, что ли?
— Да уж я и забыл. Получал „я по сопранской ставке, а что пел — не припомню.
— А в лесном складе театр деревообделочники держали. Там Никошкин с женою спасался, злодеев играл... Где-то он теперь?
То же, батенька, тут. Теперь в тресте злодействует, шишкой стал, ого-го!
— А ведь а-атличная была мода!— с чувством сказал первый, — что ни дом, то театр .. И пайки. И разряды. И снег чистить не брали. Кррасота!
И я вспомнил.
ГТОЗВОЛЬТЕ! Ведь и я тоже служил. В 21-ом. 1 А И злодеем и комиком. Даже раз, потерявши на сцене очки, провалился к суфлеру ко всеобщему удовольствию невзыскательной публики.
А коллега мой, — теперь строит мосты, — умирая в пьесе, своротил на себя целый дом, а ногой сшиб луну прямо на пол.
А любовник наш, — нынче он агрономом в колхозе, — очень нравился публике из-за неожиданных оговорок.
Вместо слов „воля ваша , он упорпо твердил: валя воша; вместо слова „записка , вы
говаривал ясно—„жапишка . И однажды, выйдя к рампе в старинном кафтане сказал пышным придворным, посивевшим от холода, вместо скриб вской фразы — „Королева просит свой двор“—
— Королева просится на двор! — чем очень утешил весь зал, но расстроил весьма королеву, жену видного губработника.
ОДНИМ ВЫСТРЕЛОМ Чтоб в ВУЗ готовиться, ей нужен
„Меня и Твисс“,
И „паутинка“—чтоб понравиться Алешке. А денег — 2 рубля. Хоть разорвись. (И колбасы и сахару — ни крошки).
Ей летний день решенье подсказал:
— Купи чулки! — шепнул он под сурдинку. Она вскружила Лешку паутинкой,
А Лешка „Менн и Твиссаи ей достал. ЛИДИЯ ЛЕСНАЯ
И при мне же зимою ответрук пред наччлсм спектакля заявил нетерпеливо топавшей публике:
— Обождить трошки. Нехай прежде хтерщики печку затопят на сцене, бо иньше играть невозможно!
Там же в день „Париж—коммуны выступавший в концерте местный трагик из коммунхоза прочитал густым басом, со слезой, но без знаков препинания:
— „Пузорной к зни обрэчённый Лежыт у цепьях венхерский грахв Сиоей отчизне угнетенной
Хотев спомочь он гордый ндрав .
А на бис, колотя себя в грудь кулачищем и страшно вращая глазами на ус том, рябом лице, заявил:
„— Смотрите усе! Я хороша!
Мой взор не охлажден годами. И ось теперь моя душа
Зараз открита пьеред вами!
В общем, все в те поры сверкали талантами. Адвокаты из бывших любили петь тенором. Из акцизников выходили отличные резонеры. Безработные дьякона над ывались в Шекспире, а чиновники всех масштабов и рангов просто плавали в „Ревизоре .
ВОТ все мы теперь на местах. Пишем,
служим, работаем, и нет моды уже на трагедию, драму и оперу в каждом доме, под‘- езде и учреждении.
Мода на театры прошла.
Зато пришла мода в театры.
На царей и дворцовые тайны. На фокстроты и акробатику.
И, к несчастью, на померших, беззащитных классиков.
Но кто знает из вас, дорогие читатели, что обидней покойному Гоголю:
— „Ревизор в исполнении драмтруппы „Губтопа , или он же по Мейерхольду
ЛЕОНИД САЯНСНИЙ
Рис. А. Радакова
Разобрали...
ТЕО—РЕТИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ Я
сам видел и слышал на улице.
Они встретились после долгой разлуки, оба сытые и солидные, в превосходных костюмах, с щегольскими портфелями и тростями.
И все в них, от масляных глаз до двойных подбородков, говорило без слов о приличной жилплощади, о спокойном житье, о винте по
субботам, а главное — о хороших спецставках в учреждениях с солидной госмаркой.
Повели они странный до крайности разговор. — А вы помните,— сказал весело первый,— как мы с вами в актерах-то отличались?
, — Ну, еще бы — смеясь подхватил второй,— вы никак неврастеником были?
— Эко, батенька брякнули! Я ж героем служил! Даже в Шиллере разорялся... А вы комиком, кажется f
— А то как же, хо-хо! Я ведь спец по Мольеру считался!
— Стойте, батенька, позабыл я,— да мы где с вами в 20-ом то были?
— А в Калужском гос-аке... Потом перешли в sty, как ее... Да, в Губкожу. Она драму держала при клубе... Только вот жалованье подметками платили...
— Да-да!— вспомнил второй, — а весной мы кажись в Губтрамот перешли,—водевиль в саду, помните?
— Нет, а лучше всего в губпродкомской оперетке было. Я за баса служил, а вы тенором, что ли?
— Да уж я и забыл. Получал „я по сопранской ставке, а что пел — не припомню.
— А в лесном складе театр деревообделочники держали. Там Никошкин с женою спасался, злодеев играл... Где-то он теперь?
То же, батенька, тут. Теперь в тресте злодействует, шишкой стал, ого-го!
— А ведь а-атличная была мода!— с чувством сказал первый, — что ни дом, то театр .. И пайки. И разряды. И снег чистить не брали. Кррасота!
И я вспомнил.
ГТОЗВОЛЬТЕ! Ведь и я тоже служил. В 21-ом. 1 А И злодеем и комиком. Даже раз, потерявши на сцене очки, провалился к суфлеру ко всеобщему удовольствию невзыскательной публики.
А коллега мой, — теперь строит мосты, — умирая в пьесе, своротил на себя целый дом, а ногой сшиб луну прямо на пол.
А любовник наш, — нынче он агрономом в колхозе, — очень нравился публике из-за неожиданных оговорок.
Вместо слов „воля ваша , он упорпо твердил: валя воша; вместо слова „записка , вы
говаривал ясно—„жапишка . И однажды, выйдя к рампе в старинном кафтане сказал пышным придворным, посивевшим от холода, вместо скриб вской фразы — „Королева просит свой двор“—
— Королева просится на двор! — чем очень утешил весь зал, но расстроил весьма королеву, жену видного губработника.
ОДНИМ ВЫСТРЕЛОМ Чтоб в ВУЗ готовиться, ей нужен
„Меня и Твисс“,
И „паутинка“—чтоб понравиться Алешке. А денег — 2 рубля. Хоть разорвись. (И колбасы и сахару — ни крошки).
Ей летний день решенье подсказал:
— Купи чулки! — шепнул он под сурдинку. Она вскружила Лешку паутинкой,
А Лешка „Менн и Твиссаи ей достал. ЛИДИЯ ЛЕСНАЯ
И при мне же зимою ответрук пред наччлсм спектакля заявил нетерпеливо топавшей публике:
— Обождить трошки. Нехай прежде хтерщики печку затопят на сцене, бо иньше играть невозможно!
Там же в день „Париж—коммуны выступавший в концерте местный трагик из коммунхоза прочитал густым басом, со слезой, но без знаков препинания:
— „Пузорной к зни обрэчённый Лежыт у цепьях венхерский грахв Сиоей отчизне угнетенной
Хотев спомочь он гордый ндрав .
А на бис, колотя себя в грудь кулачищем и страшно вращая глазами на ус том, рябом лице, заявил:
„— Смотрите усе! Я хороша!
Мой взор не охлажден годами. И ось теперь моя душа
Зараз открита пьеред вами!
В общем, все в те поры сверкали талантами. Адвокаты из бывших любили петь тенором. Из акцизников выходили отличные резонеры. Безработные дьякона над ывались в Шекспире, а чиновники всех масштабов и рангов просто плавали в „Ревизоре .
И
ВОТ все мы теперь на местах. Пишем,
служим, работаем, и нет моды уже на трагедию, драму и оперу в каждом доме, под‘- езде и учреждении.
Мода на театры прошла.
Зато пришла мода в театры.
На царей и дворцовые тайны. На фокстроты и акробатику.
И, к несчастью, на померших, беззащитных классиков.
Но кто знает из вас, дорогие читатели, что обидней покойному Гоголю:
— „Ревизор в исполнении драмтруппы „Губтопа , или он же по Мейерхольду
ЛЕОНИД САЯНСНИЙ