ПО СЛЕДАМ

БУГЛАЯ О последний раз перед революцией

я видел его за ресторанной стойкой у Кюба; серебряной ложкой он ел, выжимая лимон, холодную и влажную икру с блюдца и говорил, поблескивая глазами, собеседнику, у которого рас
чесаны были в непостижимый пробор шесть одиноких волос на голове:
- Теперь и я скажу — война до победного конца! Мы не выпустим оружия из рук, пока хоть одна пядь русской земли...
- Чего вы кричите, — сказал собеседник, кротко улыбнулся и показал золотой, сзеркающий зуб,— у меня тоже белый билет.
Он имел скромный мыловаренный завод и розничную торговлю в провинции, но во время войны добился крупной
поставки образков в армию и нажил на этом миллион; образки, когда началась ре олюция, мертвый грузом оста
лись лежать на складах, но содержимое пменных банковских сейфов он успел из‘ять во-время и полностью. В октябрьские дни матросы, собиравшие излишки в квартале, взяли у него в числе про
чих вещей валявшиеся в чулане рыжие стоптанные башмаки; отдав спокойно енотовую шубу и три ящика столового серебра, он приложил платок к глазам, когда забирали старые башмаки, и ска
зал умоляюще, приложив руки к груди, что башмаки покойной матушки дороги ему по воспоминаниям; поскольку башмаки покойной матушки оказались, одна
ко, мужского фасона, их вспороли, не уважая памяти умершей и трогательных сыновных чувств, и в каждом из каблуков нашли по шести обтянутых резиной бриллиантов. Бриллианты забрали, но самый крупный голубой камень кБуглай успел проглотить с лов
костью фокусника, прикрыв его носовым платком. Отсюда пошла легенда о человеке, к которому приставили по такому поводу часового, ожидая, пока прогло
ченный камень выйдет положенный ему от бога естественный путем. Когда через два дня пришли сменить часового и спросили у него, вышел ли бриллиант, часовой разочарованно сказал:
— Где уж бриллиант, — хучь бы керенка вышла, ей богу, и той нет!
К Буглаю часового не приставили, но матросик, не достаточноориентируясь, видимо, в процессе пищеварения у человека, добродушно сказал:
— Что ж, ни себе, ни людям, значит, — во какой обормот! Шлепнуть бы тебя, дурака...
Его не шлепнули, однако, и матросы ушли, забрав одиннадцать камней, шубы
и серебро; двенадцатый камень через сутки Буглай родил в муках, приняв тройную порцию венского питья, и его спрятали на дне банки с горчицей, никаким реквизициям отнюдь не подлежащей. От долгого же пребывания в гор
чице бриллианты, напротив, ириобретают изумительный цвет и игру.
В восемнадцатой и девятнадцатой годах я вижу Буглая последовательно в очереди за пайком ученого академика на Маросейке в Москве, потом за столиком валютного кафе Семедени в гетманской Киеве, потом в приемной экономического совещания при штабе генерала Врангеля в Крыму. Академи
ческий цаек он получал, как теоретик синдицированного мыловарения в род
ной стране; научные труды его хоть и погибли при пожаре в домашней библиотеке, но факт их существования был клятвенно заверен свидетелями, по
лучившими от него аналогичные справки для собственные анкет; в числе граждан,
получавших академические пайки, таких экстренныя погорельцев было тогда не
мало. В кафе Семедени в Киеве можно было хорошо работать с кокаином, ко
торый хромые и калеки возили через границу в кулдышках деревянныя рук и ног; люди с протезами имели обеспеченный заработок и высоко котирова
лись на бирже; здесь пришлось все же разменять карбункул, проглоченный при
обыске в семнадцатой году. Что же касается генералов из экономического совещания в Крыму, они брали взятки за армейекие поставки так же, как и в мирное время. Когда первый раз Буглай предложил в совещании пятьдесят тысяч рублей за поставку партии сапог на перешеек и прибавил, что никому об этом не скажет, конечно, генерал посмотрел на него, не моргая, и коротко сказал:
— Дайте сто и говорите всем, кому захотите.
Что власть барона Врангеля шатается и готова пасть в Крыму, Буглай заклю
чил по частному эпизоду, которого стал непосредственный участником, спускаясь как-то под вечер в Севастополе по кру
тому и извилистому шоссе на вокзал. Из переулка вышел навстречу ему измазанный сажей мальчишка и сказал раз
вязно, показывая пальцем на золотую цепочку в петлице его английского пиджака:
Отдай часы, дяденька.
Буглай замахнулся было палкой, но тогда из переулка выглянул здоровый верзила в опорках и строго и наставительно сказал:
— Отдай, отдай часы, зачем забижаешь малютку?
Помимо того, с би ржи исчезло золото, вдвое поднялась цена на чемоданы,
и в газетах стали вдруг писать, что Буденный совсем не Буденный, но цадек Гульфвассер из Белостока; все это с несомненностью предсказывало бесславный и быстрый конец.
За место на пароходе, когда началась эвакуация, платили вначале багажную корзину крымских ассигнаций, потом
перевели расчеты на франки и доллары, но когда Буглай приехал с долларами, места занимались уже пулями, а тихое мыловаренное производство отнюдь не располагает к баталиям.
Буглай остался в Крыму и открыл в Симферополе кафе „Надежда . В кафе были горячие греческие бублики, и маIдам и дочка, девица Рая, щеголяли кружевными передниками и ослепительным блеском лакированныя розовых ногтей. Подобно ягненку, прыгающему
в пасть тигра, Буглай открыл кафе рядом с комендатурой крымского чека; чекисты, которые ходили сюда есть греческие бублики, так привыкли к „свое
му кафе, что оно осталось девственно-неприкосновенным при всех обысках, облавах, конфискациях, обложениях и реквизициях излишков для фронтовыя частей.
„Надежда , расцветая стремительно, пережила себя и обратилась в действительность: в22 году, в Москве, у Триумфальных ворот, открылся под вывеской, где золотыми византийскими буква
ми обозначена была фамилия Буглая, магазин галантереи „Венский Шик .
В конце концов, комбине и эластичные подвязки с головками негров в розетках ничуть не хуже казанского мы
ла, например, от которого скверно пахнет кошачьим жиром. Искусство тор
говать есть очень сложное искусство, и оно увядает, если его превращаю:’
в постылое ремесло; чем грубее и рассеяннее и неповоротливей были при
казчики в кооперативе, который помещался напротив, тем быстрее крутилось, выбивая цифры, колесо автома
тической кассы в магазине „Венский Шик . Дочка, девица Рая, сидела за кассой и мурлыкала, отражая общий бодрый дух, строфы из Северянина: „все по - старому, сказала нежно, все по-старому ...
Все, действительно, шло, казалось, по-старому; в 27 году, расширив „Вен
ский Шик , он стал так же арендатором заюдика в Благушах и купил мотоциклетку Харлея с коляской и ковром на сиденьи; появилось новое се
ребро в буфете, блины на масляной и пахучая французская бумага в уборной — и все, что было пережито, стало казаться попросту нехорошим и тягостный, невозвратный сном.
БАСТИЛИЗАЦИЯ
Рис. Н. Р.
— Подумаешь! На десятом году революции уже взяли Бастилию. Если так будет продолжаться, то лет через 100 наши Мхаты Зимний Дворец возьмут.
Во Мхате 2-м ставят „Взятые Бастылыи