Рис.. Р. Малютин.
Наш праздник прошумел
Знаменами, как осень Червонною веселою листвой. Пусть ветер
В страны дальние разносит Слова,
Окрасившее наше торжество.
Пусть он звенит
Призывом и протестом.
Он клевету развеет, словно чад. Пусть пламенеют
Строки манифеста,
На суше и на море прозвучат.
А мы опять, опять уйдем в работу
Отстраивать свой новый, крепкий дом Над ним — охраной реют самолеты Красноармеец ходит под окном.
Но сколько впереди Работы и походов:
Над темнотой — победный свет огней... Мы говорим,
Мужая с каждым годом: — За десять лет
Мы в десять раз сильней!
А. Жаров
Днепростой строим, а дверь за собой закрывать не можем. Без швейцаров, извините, не привыкли.
Или вот — он сделал жесг в сторону покрытого окурками и мусором пола:— казалось бы, до чорта пепельниц. Так нет, всякий норовит окурок под скамью бросить.
Да с! Неграмотность ликвидировали, политграмоту проходим, а научились ли мы, спрашивается, шею мыть?
— А во всем остальном, — не унимался человек в очках:—невежество, дикость, азиатчина... С боль
шим кое-как справляемся, вот машины, и те какбудто выучились сами строить, а умеем ли мы поль
зоваться уборной? Чихнуть, и того по человечески не умеем.
— Да-с,— вернулся он к первоначальной теме:— десятилетний юбилей празднуем, мировыми дости
жениями хвастаемся, а чтобы дверь запереть, так для этого нам не десять, а может быть все сто лет надобны...
— Однако,— человек в роговых очках приплюснул лицо к стеклу и сразу заторопился:—уже Загуляевка. Пора выходить!
Он по дхватил какой-то сверток, бросил на пол окурок и быстро сошел, оставив за собой... настежь раскрытую дверь.
И. Свэн
вагоне пригородного поезда было полутемно и
угрюмо. За окном шел ранний снег, мокрый, тающий в воздухе, сразу же смешивающийся с грязью.
На частых остановках дверь распахивалась, промозглый, пронизывающий холод проникал в вагон, и колени пассажиров дрожали мелкой и противной дрожью. Человек с под! язанной щекой, сидевший у выхода, вскакивал, страдальчески хватался за щеку и ожесточенно захлопывал дверь.
Через минуту кто-нибудь снова входил, дверь снова раскрывалась, сидящий у двери срывался с места и с проклятиями захлопывал ее вновь.
— Швейцаром заделались!— сочувственно сказал ему пассажир в роговых очках. — Приходится.
— Еще-бы не приходилось,—словоохотливо начал человек в очках,— Россия же матушка... Ведь вот, десятую годовщину встречаем, электрификации и ин
дустриализации разные проводим, социализ л строим, а научились ли мы, скажем, закрывать за со ой дверь? Нет, не научились Нарочно следил: кто бы ни шел, ни олин не прикрыл за собой двери. С какой стати? Не ему холодно, а оставшимся. Мы вот
Наш праздник прошумел...
Наш праздник прошумел
Знаменами, как осень Червонною веселою листвой. Пусть ветер
В страны дальние разносит Слова,
Окрасившее наше торжество.
Пусть он звенит
Призывом и протестом.
Он клевету развеет, словно чад. Пусть пламенеют
Строки манифеста,
На суше и на море прозвучат.
А мы опять, опять уйдем в работу
Отстраивать свой новый, крепкий дом Над ним — охраной реют самолеты Красноармеец ходит под окном.
Но сколько впереди Работы и походов:
Над темнотой — победный свет огней... Мы говорим,
Мужая с каждым годом: — За десять лет
Мы в десять раз сильней!
А. Жаров
Днепростой строим, а дверь за собой закрывать не можем. Без швейцаров, извините, не привыкли.
Или вот — он сделал жесг в сторону покрытого окурками и мусором пола:— казалось бы, до чорта пепельниц. Так нет, всякий норовит окурок под скамью бросить.
Да с! Неграмотность ликвидировали, политграмоту проходим, а научились ли мы, спрашивается, шею мыть?
— А во всем остальном, — не унимался человек в очках:—невежество, дикость, азиатчина... С боль
шим кое-как справляемся, вот машины, и те какбудто выучились сами строить, а умеем ли мы поль
зоваться уборной? Чихнуть, и того по человечески не умеем.
— Да-с,— вернулся он к первоначальной теме:— десятилетний юбилей празднуем, мировыми дости
жениями хвастаемся, а чтобы дверь запереть, так для этого нам не десять, а может быть все сто лет надобны...
— Однако,— человек в роговых очках приплюснул лицо к стеклу и сразу заторопился:—уже Загуляевка. Пора выходить!
Он по дхватил какой-то сверток, бросил на пол окурок и быстро сошел, оставив за собой... настежь раскрытую дверь.
И. Свэн
КУЛЬТУРА
В
вагоне пригородного поезда было полутемно и
угрюмо. За окном шел ранний снег, мокрый, тающий в воздухе, сразу же смешивающийся с грязью.
На частых остановках дверь распахивалась, промозглый, пронизывающий холод проникал в вагон, и колени пассажиров дрожали мелкой и противной дрожью. Человек с под! язанной щекой, сидевший у выхода, вскакивал, страдальчески хватался за щеку и ожесточенно захлопывал дверь.
Через минуту кто-нибудь снова входил, дверь снова раскрывалась, сидящий у двери срывался с места и с проклятиями захлопывал ее вновь.
— Швейцаром заделались!— сочувственно сказал ему пассажир в роговых очках. — Приходится.
— Еще-бы не приходилось,—словоохотливо начал человек в очках,— Россия же матушка... Ведь вот, десятую годовщину встречаем, электрификации и ин
дустриализации разные проводим, социализ л строим, а научились ли мы, скажем, закрывать за со ой дверь? Нет, не научились Нарочно следил: кто бы ни шел, ни олин не прикрыл за собой двери. С какой стати? Не ему холодно, а оставшимся. Мы вот
Наш праздник прошумел...