ВЕРНОЕ СРЕДСТВО На платформе маленькой станции в ожидании поезда сидело

несколько человек: малый лет двадцати в клетчатой кепке и теплой куртке с хлястиком сзади, рабочий в кожаной куртке, человек в брезенте и несколько женщин.
Малый в кепке грыз семячки и очистки выплевывал на доски платформы.
— Что-ж ты соришь-то? — сказал рабочий, посмотрев на него.
— А что-ж, — подметут... — Дурацкая голова, — за всеми и подметать? — Они за это деньги получают.
— Вот упорный человек-то, — отозвался человек в брезенте, сочувственно слушавший рабочего.
— Не упорный, а просто мы уж привыкли, как свиньи, где посидел, там после себя навоз и оставил.
— Ну, что, в самом деле, будет тебе соритъ-то, — сказала одна из женщин в платке, — уж теперь ребят к чистоте приучают, а ты, вишь, дылда какой и этого не понимаешь.
Малый, не отвечая, сидел и упорно выплевывал очистки на платформу.
— Да, уж это, знать, в плоть и в кровь нам в’елось, г— сказал рабочий, — и отчего, скажи на милость, ни один народ в та-
кой грязи должно не живет, в какой мы? Вон в Москве урны везде для окурков поставлены, а иной раз видишь, идет интеллигентный человек с папироской, докурит, потом оглянется и бросит окурок на тротуар, — лень ему до урны донести.
— Этот хоть оглядывается, а другие сидят рядом с урной и на пол бросают, — отозвался человек в брезенте, — потому уж спокон веку привычка такая: поел — бросил, покурил — бросил.
Мимо прошло несколько человек дачников с корзинками. Они остановились и, посмотрев на малого, сказали, обращаясь к сидевшим с ним:
— Что-ж вы его не остановите?
— Останавливали уж, больно упорный человек.
Малый посмотрел им вслед и, усмехнувшись, продолжал плевать.
— Ну что-ж, тебе легче стало оттого, что ты насвинячил тут? — сказал рабочий, закуривая папиросу. — Я вот, видишь, постарше тебя, а пойду да спичку в кусты брошу.
Он, правда, встал и, отойдя несколько шагов, бросил обгорелую спичку в кусты.
— А что-ж. я и буду полны карманы очисток .носить? — сказал малый.
Из вокзала вышел милиционер в шинели в накидку и пошел по платформе.
Проходя мимо сидевших, милиционер остановился и спросил:
— Кто это набезобразничал?
Малый побледнел и так и остался с подсолнухом во рту, который он не успел еще разгрызть.
— Это все он наработал, — сказал рабочий, — мы ему уж тут целую лекцию прочли, а он во время ее еще горсти две слущпл.
— Плати, —- сказал коротко милиционер и полез во внутренний карман шинели за книжкой с квитанциями.
— Дяденька, я больше не буду, — заговорил жалобным гоном малый, — я забыл, что нельзя.
- — Ничего, лучше будешь помнить, — отозвался рабочий. — Ну, вот, ей богу, до чего верное средство! Десять человек ему сидели, говорили и уговаривали — как горох к стене, а подошел один, сказал волшебное слово — и не спорит, только прощенья просит. 5
Ма лый, совершенно присмиревший, горестно качая головой, полёз в карман за рублевкой.
— У нас на каждых ста шагах милиционера бы ставить, — продолжал рабочий, — вот тогда бы дело было, а то посадили на станциях только.
— Вот тебе заработал, — говорил малый, подавая милиционеру рублевку.
—. Я бы с тебя не рублевку, а целую трешницу содрал! — сказал, ему рабочий.
— Ничего, милый, не горюй, — заметил человек в брезенте, —-за то это последняя, потому что теперь долго помнить будешь.
— Ну, что-ж хорошего-то, словно свинья посидела-, —- сказала одна из женщин, обратившись к малому и.указав на засоренную очистками платформу.
— А он только оскаляется. Ему хоть кол на голове теши — Теперь чтой-то плохо смотреть стали, а прежде, когда только что штрафы ввели, сколько народу нагревали — страсть! Окурок бросил, — плати рублевку.
— Иначе и нельзя, насчет сору и грязи наш брат — первый человек.
— Он сам не замечает, когда сорит, — сказал рабочий. — Этот вот хоть из озорства, а иной от доброго сердца столько навалит, что и лопатой не про
воротишь. Привычка: ест в поле, там урн нету, да и в избе хоть взять — там пол земляной — не хуже поля.
— Ты что деревенских берешь, городских возьми, хоть нашего брага-рабочего: зайдешь в местком, сидят все, курят, весь пол в окурках, на столах всего навалено, на полу — тоже. Толь
ко вот в клубах чистоту строго держат.
— Небось, — штраф? — Первое дело.
— И никаких об’яснений?
— Никаких, — сказал рабочий. — Ежели ты ему будешь об’яснять, что нехорошо сорить, так он с тобой в об’яснения вступит, не хуже вот этого вот (рабочий кивнул на малого в кепке), а как скажешь: «Ну ка, плати!» — так куда твои рассуждения, куда весь форс денется.
— Да, это средство верное.
— Нас только этим и можно брать.
— Прививку хорошую против беспамятства сделали.
— Да, уж на что лучше. Средство — без ошибки, — сказал рабочий и щелчком бросил докуренную папироску далеко на платформу.
Милиционер выдал малому расписку и повернулся к рабочему :
— Плати! — коротко сказал он.
Рабочий удивленно поднял на него широко открытые глаза. — Что плати?
— За сор штраф. — За какой сор?..
Милиционер молча указал на Зрошенный окурок.
— Что б тебе черти!.. Неужто это я бросил?
— А то кто же?..
— Товарищ, я подниму сейшс, — ей богу, по забывчивости...
— Ничего, милый, заплатишь, лучше запомнишь, — ска
зал человек в брезенте. — Эго прививка хорошая!
Рабочий достал кошелек, заплатил рублевку, взял квитанцию и пошел.
— С него бы не рублевку, а целую трешницу надо! — сказал человек в брезенте.
Рабочий, отойдя несколько шагов, озлобленно плюнул и махнул рукой.
— Насажали вас тут, чертей, на кажной станции!..
Человек в брезенте посмотрел ему вслед и сказал:
— Ну, до чего верное средство, ей богу! Даже спорить не стал!
Пантелеймон Романов
В ДУХЕ ВРЕМЕНИ
Рис. А. Р.
— Отпустите, пожалуйста, с культурным походом!