ОСОБА

В

се уборщицы шарахаются от курьера главы Андрея
Иваныча, как от автомобиля с пьяным шофером. Настя, хоть и жена, шарахается не меньше других. Очень уже строг и справедлив Андрей Иваныч:
— Анисья, почему у тебя из пепельницы гадость не вытрясена? На улицу захотела!
— Мишка, почему разноска не на месте?
Сотрудники, которые помельче, обрабатывают Андрея Иваныча на откровенность:
— Говорят, сокращения будут, Андрей Иваныч? Вы у самого в кабинете постоянно бываете... Что, обо мне не слыхали? Ничего не говорили?...
Сам секретарь не гнушается с Андреем Иванычем откровенной беседой:
— Андрей Иваныч, ты, уж, голубчик, понаблюди... Вчера, понимаешь, история вышла... Приходит какая-то фря. Самого по имя-отчеству жарит... Я и впусти... А вышло, дамочка насчет протекции и вообще вертит. „Личная на меня потом раскозырялась.— Зачем, кричит, разных допускаете!..
Андрей Иваныч солидно поглаживает подбородок:
— С дамочками, Петр Петрович, большая осторожность нужна. Она и духами в нос шибанет и начальство по имяотчеству, а на поверку одна прокламация!.. Я, Петр Петрович, ихний пол вот как изучи:!..
Сладкий холодок бежит по телу Насти, трепетно прислушивающейся к разговору.

Т

олько на одно краткое мгновенье теплеет Андрей Ива
ныч. Это, когда к 12 пополудни являются в учреждение те самые видные работники, которых без доклада никогда не увидишь.
Андрей Иваныч загибается приятной запятой, и голое его рокочет бархатной лаской.
— А вчера тут вас, Алексей Николаевич, один рябова тый гражданин спрашивал...—Который, говорит,—товарищ по фронту... Очурков по фамилии...
— Гм... Что же ты не пропустил?..
— Побоялся обеспокоить, Алексей Николаевич! У вас совещание было с личным секретарей, Верой Леонидовной. Да они, гражданин Очурков, могут в другой раз прийти... Из безработных, заметно... Видом пообносившись, сапожки стоптанные... Без калош...
Начальство прохаживается по кабинету, бормочет, пожимает плечами:
— Гм!.. Вот оно!.. С фронта!.. Так и есть!...
Обернувшись к Андрею Иванычу, как бы вскользь бросает:
— Вот что, Андрей Иваныч, как в другой раз придет, понимаешь... У меня приема нет...
— Слушаю, Алексей Н колаевич!
С просителями Андрей Иваныч разговаривает, как Юпитер:
— Не могу я об вас докладывать, гражданин, не узнавши в чем дело. Служебное, говорите, а коли служебное,— по коридору, вторая дверь... Да не сюда, сказано, вторая...
— Мне бы, отец, к самому пройтить!—дребезжит старушечий голое.
— А вам куда? За справкой, так в регистратуру...
— Да я уж, милый, все пороги обшмыгала... Зять, спасибо, надоумил. Вы бы, говорит, мамаша, к самому.

— К самому, гражданка, приему нет... Зайдите в середу... В

ечером Андрей Иваныч солидно кушает чай. Потом
считает деньги. Чаевые отменены. Об этом „пережитке даже вспоминать никто не вспоминает. Но... деньги как то сами собой текут в карманы Андрея Иваныча, ибо он всемогущ: он может пропустить к начальству, может и отмениіь свидание на определенное время. А начальство в кабинете в юбражает, что посетители текут сами собой.
— Меня, небось, не сократят! — важно говорит Андрей Иваныч. — Я порядки знаю. Я сразу вижу, кого пустить, кого, — ворочай назад...
Во сне Андрей Иваныч сопит, как все простые смертные. Но и в сапе его Насте чувствуется непоколебленное революцией сознание собственного достоинства.
И часы с башенным боем, благоприобретенные Андреем Иванычем в голодные годы на Сухаревке, выговаривают торжественно и чинно:
— О-соба!.. О-соба!.. О-соба!...

М. Андр.

... ЕЕ ОБОРОТНАЯ СТОРОНА.
В Англии с 1920 года выдало участникам мировой войны 13.466.821 ме- . Даль. Из них в/8 уже заложены.

МЕДАЛЬ И...

Рис. Ю. Ганфа