Рис. А. Радакова
Лирический поэт Михаил Ру
каев прочел за утренним чаем статью авторитетного писателя Николая Тундры и задро
жал. В статье было написано, что Рукаев, во-первых, плохой поэт, во-вторых, — неграмотный человек и, в-третьих, — просто темная личность.
«Этот молодой человек», — писал о поэте рассвирепевший Тундра, — «с поразительной раз
вязностью трактует вопросы, о которых не имеет ни малейшего представления. Не говоря уже о том, что в воспоминаниях обо мне поэт позорно перепутал отчество моей двоюродной ба
бушки, — он открыто заявил, что Кисловодск лежит у подно
жия Машука. Да будет известно поэту Рукаеву, что у подножия Машука лежит не Кисловодск, а Железноводск. Пора уже нам на двенадцатом году не спутывать Машука с другими горами!»
В конце статьи авторитетный писатель Тундра донес читате
лям, что весь облик поэта Рукаева весьма подозрителен, что во время обеда у Тундры поэт про
изводил такое впечатление, что вот-вот унесет в рукаве котлету и что, наконец, поэт Рукаев в разговоре подмигивал левым глазом.
Изобиженный поэт Рукаев проплакал семь дней и семь ночей. Потом вышел из дому.
**
— А вот и я! — воскликнул Михаил Рукаев, входя в редакцию толстого журнала.
При входе поэта все присутствующие в комнате замолчали.
Михаил Рукаев осмотрелся. Секретарь глядел в бумаги. Несколько приятелей поэта рассматривали обои.
— Понимаете, какой курьез произошел со мной на днях, — сказал Рукаев, судорожно про
глотив слюну, — раскрываю я газету и что бы вы думали?.. Статья Николая Тундры! Читаю, конечно, и, что бы вы думали?..
Хе-хе... Про меня статья. Будто бы я и такой, и эдакий... я, вы знаете, даже удивился.
Присутствующие, один за другим, вышли на цыпочках из комнаты.
Остался один секретарь.
— Ну, как делишки? — спросил секретаря поэт Рукаев.
Секретарь долго кашлял и, наконец, сказал:
— Делишки ничего себе, но вот что, Михаил Михайлович: после этой истории со с пуган и е м Машука, вы по
нимаете... Ваше сотрудничество в нашем журнале... это самое...
— Но ведь это же мелочь!— воскликнул Рукаев звенящим голосом. — Ну, ошибся человек!.. Помилуйте!!.
Секретарь углубился в бумаги.
«Спасите!» — хотел крикнуть Михаил Рукаев, но потом
раздумал и, согнувшись, вышел на улицу.
— Видишь, Коля, вот идет поэт Рукаев! — услышал Рукаев за своей спиной.
— А! Это тот, который украл котлету у бабушки Николая Т ундры?
— Тот самый.
Михаил Рукаев подозвал извозчика.
— На Мясницкую. Шесть гривен.
— Что вы, ваше сиятельство, — возразил извозчик, — овес нынче... Чай, не котлета, даром не дается...
Пришлось итти пешком.
Дома поэт нашел записку жены:
«С человеком, который не знает, какой город расположен у подножия М у ш а к а, я жить не могу. Я ушла к Ястребову. Нина.»
Зазвенел телефон.
— Слушаю! — сказал Рукаев, в изнеможении опускаясь на стул.
— Это вы? — спросил женский голос.
— Я, — сознался поэт.
— И вы, такой нежный, такой звучный, унесли в рукаве котлету? Вы?..
— Врет он все! — закричал поэт хватающим за душу голосом. — Ничего я не уносил!
— Я не верю вам. Я не могу поверить человеку, который подмигивает левым глазом. Я вырвала вас из своего сердца.
— Кто вы, жестокая незнакомка? — простонал поэт.
— Ваша поклонница! — отрезал женский голос. — Вернее, я была ею.
— Алло! — бешено закричал Рукаев.—Алло!.. Повесила трубку!.,
Послышался шорох, и из под входной двери выполз газетный лист. Михаил Рукаез поднял его. Эго была самая веселая юмори
стическая газета «Кукушка». На первой же странице поэт узнал себя. Он был изображен летящим вверх тормашками с большой горы. Внизу была подпись:
«Путешествие поэта Рукаева по горе Машук.»
— Я погиб! — вскричал Михаил Рукаев. — Забвения! Забвения!
И поэт пошел в пивную с твердым намерением как можно скорее опуститься на самое дно общественного колодца.
На досчатой эстраде стоял очень худой человек в измятом фраке и пел лишенным приятности голосом:
Нынче наши все поэты
Любят есть одни котлеты. Их в рукав они хватают, А сами азбуки не знают.
Вечером Михаил Рукаев написал записку:
«В смерти моей убедительно прошу винить Николая Тундру.» Но повеситься не успел.
Пришел знакомый критик и сообщил, что по самым последним сведениям, под Машуком расположен не Кисловодск и не Железноводск, а Пятигорск.
— Ничего, Миша, — говорил добрый критик, — мы еще увидим небо в алмазах!.. Мы отдохнем, отдохнем...
Конец этой истории еще неизвестен.
Иностранец Федоров
«КОГДА РАК СВИСТНЕТ...»
ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Лирический поэт Михаил Ру
каев прочел за утренним чаем статью авторитетного писателя Николая Тундры и задро
жал. В статье было написано, что Рукаев, во-первых, плохой поэт, во-вторых, — неграмотный человек и, в-третьих, — просто темная личность.
«Этот молодой человек», — писал о поэте рассвирепевший Тундра, — «с поразительной раз
вязностью трактует вопросы, о которых не имеет ни малейшего представления. Не говоря уже о том, что в воспоминаниях обо мне поэт позорно перепутал отчество моей двоюродной ба
бушки, — он открыто заявил, что Кисловодск лежит у подно
жия Машука. Да будет известно поэту Рукаеву, что у подножия Машука лежит не Кисловодск, а Железноводск. Пора уже нам на двенадцатом году не спутывать Машука с другими горами!»
В конце статьи авторитетный писатель Тундра донес читате
лям, что весь облик поэта Рукаева весьма подозрителен, что во время обеда у Тундры поэт про
изводил такое впечатление, что вот-вот унесет в рукаве котлету и что, наконец, поэт Рукаев в разговоре подмигивал левым глазом.
Изобиженный поэт Рукаев проплакал семь дней и семь ночей. Потом вышел из дому.
**
— А вот и я! — воскликнул Михаил Рукаев, входя в редакцию толстого журнала.
При входе поэта все присутствующие в комнате замолчали.
Михаил Рукаев осмотрелся. Секретарь глядел в бумаги. Несколько приятелей поэта рассматривали обои.
— Понимаете, какой курьез произошел со мной на днях, — сказал Рукаев, судорожно про
глотив слюну, — раскрываю я газету и что бы вы думали?.. Статья Николая Тундры! Читаю, конечно, и, что бы вы думали?..
Хе-хе... Про меня статья. Будто бы я и такой, и эдакий... я, вы знаете, даже удивился.
Присутствующие, один за другим, вышли на цыпочках из комнаты.
Остался один секретарь.
— Ну, как делишки? — спросил секретаря поэт Рукаев.
Секретарь долго кашлял и, наконец, сказал:
— Делишки ничего себе, но вот что, Михаил Михайлович: после этой истории со с пуган и е м Машука, вы по
нимаете... Ваше сотрудничество в нашем журнале... это самое...
— Но ведь это же мелочь!— воскликнул Рукаев звенящим голосом. — Ну, ошибся человек!.. Помилуйте!!.
Секретарь углубился в бумаги.
«Спасите!» — хотел крикнуть Михаил Рукаев, но потом
раздумал и, согнувшись, вышел на улицу.
— Видишь, Коля, вот идет поэт Рукаев! — услышал Рукаев за своей спиной.
— А! Это тот, который украл котлету у бабушки Николая Т ундры?
— Тот самый.
Михаил Рукаев подозвал извозчика.
— На Мясницкую. Шесть гривен.
— Что вы, ваше сиятельство, — возразил извозчик, — овес нынче... Чай, не котлета, даром не дается...
Пришлось итти пешком.
Дома поэт нашел записку жены:
«С человеком, который не знает, какой город расположен у подножия М у ш а к а, я жить не могу. Я ушла к Ястребову. Нина.»
Зазвенел телефон.
— Слушаю! — сказал Рукаев, в изнеможении опускаясь на стул.
— Это вы? — спросил женский голос.
— Я, — сознался поэт.
— И вы, такой нежный, такой звучный, унесли в рукаве котлету? Вы?..
— Врет он все! — закричал поэт хватающим за душу голосом. — Ничего я не уносил!
— Я не верю вам. Я не могу поверить человеку, который подмигивает левым глазом. Я вырвала вас из своего сердца.
— Кто вы, жестокая незнакомка? — простонал поэт.
— Ваша поклонница! — отрезал женский голос. — Вернее, я была ею.
— Алло! — бешено закричал Рукаев.—Алло!.. Повесила трубку!.,
Послышался шорох, и из под входной двери выполз газетный лист. Михаил Рукаез поднял его. Эго была самая веселая юмори
стическая газета «Кукушка». На первой же странице поэт узнал себя. Он был изображен летящим вверх тормашками с большой горы. Внизу была подпись:
«Путешествие поэта Рукаева по горе Машук.»
— Я погиб! — вскричал Михаил Рукаев. — Забвения! Забвения!
И поэт пошел в пивную с твердым намерением как можно скорее опуститься на самое дно общественного колодца.
На досчатой эстраде стоял очень худой человек в измятом фраке и пел лишенным приятности голосом:
Нынче наши все поэты
Любят есть одни котлеты. Их в рукав они хватают, А сами азбуки не знают.
Вечером Михаил Рукаев написал записку:
«В смерти моей убедительно прошу винить Николая Тундру.» Но повеситься не успел.
Пришел знакомый критик и сообщил, что по самым последним сведениям, под Машуком расположен не Кисловодск и не Железноводск, а Пятигорск.
— Ничего, Миша, — говорил добрый критик, — мы еще увидим небо в алмазах!.. Мы отдохнем, отдохнем...
Конец этой истории еще неизвестен.
Иностранец Федоров