О

тход поезда тогда напоминал боевое взятие го
рода или крепости. К нему начинали готовиться задолго.
Большие полчища людей приходили издалека и располагались станом вокруг железнодорожных путей.
Люди составляли хитроумные планы осады вагонов.
Они заключали временные коалиции для взаимной поддержки. Основывали братства для дружной атаки на заднюю пло
щадку вагона и артели для овладения зыбким полом теплушки.
За два дня до отхода поезда начинала работать посадочная комиссия. Она рассматривала кипы бумажек, кото
рые каждый путник держал за мерзло ^ пазухой, и выдавай а новые бумажки. Люди смотрели на ордера посадочной комиссии с сомнением и качали головами.
Люди были правы. Когда еще пустой поезд подавался к платформе, посадочная комиссия исчезала, смытая волной. Все коалиции лопались, все братства разбегались. Каждый
лез вперед, сі араясь прошагать по головам ближних и попасть в желанный нетопленный рай на колесах.
Когда бой достигал высшего ожесточения, станционная охрана мерами со своей стороны поды
мала настроение. Красноармейцы стреляли в воздух и при бодрой стрельбе, под плач детей, под рев
потерявшихся родственников, под героические вопли мешечников поезд тихо отплывал от платформы.
Вот „это называлось транспортом, „это“ и было единственный транспортом занесенной снегом, овеянной вихрями гражданской войны, страны нашей.
В дни „этого11 впервые начал выходить ежедневный, серого цвета, носовой платок, на котором писалось, что транспорту надо стать иным.
Я помогал выпускать носовой платок. Писал для него. Сейчас уже не помню, что именно писал. От редакции тогдашнего „Гудка в памяти больше всего осталась печка. Прекрасная, добрая маленькая железная печка. Она стояла посредине громадной комнаты и близоруко упиралась длинный своим хоботом в отдаленную стену. Печка была чудесная, от слова „чудо . Несомненно это было живое существо. Добродушное, но капризное, нуждавшееся в непрерывной вниманьи.
Если около печки стояли люди, слушали ее песню, приносили ей хотя бы мелкие щепки
или ножки от стульев, она раскаленно алела, заливала комнату чарующим, нежным теплой, радовала и успокаи
вала, восторгала своих поклонников очаровательными фокусами. Например — обыкновенная мерзлая картофе
лина, положенная на печку, начинала пускать слезы, смеяться, шипеть и через десять минут превращалась в пахучее теплое мягкое яство.
Если же от печки отворачивались, оставляли ее в одиночестве хоть на один миг — она приходила в ярость и во второй миг обращалась в бездыханный холодный кусок тонкого железа.
К шуму и драке вокруг отходящего поезда, к крику оставленныя детей присоединился тоненький увещевающий голое „Гудка .
Его встретили почти с изумлением. В такой разрухе, в такой неразберихе — еще газеты недоставало! Поезда не ходят, а железнодорожная газета — выходит. Что может быть глупее?
Те, кто злорадно хихикали, смеялись над самими собой. „Гудок пришел именно тогда, когда начался конец разрухи на транспорте. Он был вестником этого конца.
Подобно маленькой аечке в редакции, „Гудок обогревал иззябшие думы полутора миллионов железнодорожников, звал их к бодро
сти, к борьбе. Стоило подержать в руках маленькую газетку, чтобы
что-то оживилось и расправилось внутри. Стоило отвернуться от нее,
чтобы разруха опять казалась непобедимой стихией.
Теперь... Теперь на дорогая отменен даже третий звонок. В вежливой тишине,как бы резвясьи играя, поезд покидает станцию. На советских дорогая порядок не хуже, чем в Америке.
Теперь — мало кого может утешить крохотная железная печка. Но и „Гудок давно перестал быть носовым платком.
Он развернулся в целую пачку широких простынь, которыми тепло перекрыта вся жизнь железнодорожника, до последней скважинки.
У „Гудка сейчас не тонкий детский голосок. Ежели кто зазевался,— газета, бывает, так рявкнет, что у бедного
зеваки от испуга внутренности меняются местами.
„Гудок11 заливчато свистит, расчищает путь. Великий паровоз широкой грудью рвется, мчится вперед. Разруха, неукротимый холод,
мороженая картошка, тяжелые времена советской печати... Забытые станции далеко позади!
Михаил Кольцов
(К десятилетию газеты „Гудок )

ПРЕДПОДПИСОЧНЫЙ КОШМАР

ТУ ошмар! Подписочной волной * ^ Текут газетные страницы...
„М ир Пр и ключей ий‘ предо
мной, Мне разом туча „3 р е л и щ“ снится.
Толстой — писатель с „О г о н ь к о м“— Мне шепчет „Следопыт упрямый. Сам „Большевик бежит тайком
При виде „Красной Панорамы .
Тут ногу сломит даже чорт!
„Смехач от радости зафыркал:
На „Красной Н и в е“ „Красный
С п о р т“,—
Там „Новый Леф“ воюет с „Цир
к о м11.
Кошмар! Кошмар! Уж „30 дней11
„Звезда стоит над „Новый Ми
р о м“ И „К р о к о д и л“ кричит сильней, И „Б е г е м о т“ трясется жиром.
„Прожсктор снетит на „Экран , „Мурзилка пасть раскрыла шире,
Стучит „Текстильщик в „Бара
б а н“.
Спасите, „6 4 !
„Хочу все знать“— но не могу, Мне снится „Каторга и Ссылк а . И вьются „И с к о р к и в мозгу, И бье.тся каждая поджилка.
Куда пойти? „На Л и т - П о с т у Найду ли средство я к защите?
И „Смены нет! Я весь в поту!
„Природа, Люди ! По-мо-ги-те!!
Вас. Лебедев-Кумач
Рисунки Ив. Малютина